– Что он сказал? – спросил Яков.
– Он атылык, приёмыш – откликнулся Кравченко. – Такой обычай у них, детей до седьмого года в приемные семьи отдавать. Нашим тоже, казакам. Знать бы еще, к кому он попал.
– Может, и узнаем, – сказал Биля.
– Да ты этого кунака больше и не увидишь. Он револьвер схватил и айда! По кому он теперь ещё палить из него станет? Азия одна…
– Значит, и у его отца были кунаки среди наших.
Али степенно удалялся и тихо пел какую-то песню. В это время вдали показался верховой, несущийся галопом. Черкес завидел его и тут же пустил коня рысью. Пластуны заметили этот маневр и переглянулись.
Биля приложил ладонь к глазам и посмотрел в сторону всадника, который летел к хутору.
– Это Петр Прасолов, – сказал он.
– Догнать басурманина? – спросил Кравченко.
Биля отрицательно покачал головой.
Через минуту всадник осадил коня на дворе у Били.
– Здорово дневали, станичники! Яков Григорьевич, война с туркой объявлена! Велено собираться всем не в очередь по куреням.
Лицо Якова расцвело радостью.
– А ты что засиял? Обратно в училище собирайся. Рано тебе воевать, – осадил его отец.
– Честь имею, побегу дале! На Машкин хутор дорога-то как, просохла? – спросил Прасолов.
– Можешь. Бери только поближе к паланку.
Петр сорвался с места и выскочил за ворота.
– Была у меня думка новый цветничок разбить. А сеять теперя как без меня будут? Это одно горе, а не сев, ежели без хозяйского глазу, – со вздохом проговорил Кравченко.
– Жениться тебе надо, Коля. По-нашему делу без хозяйки нельзя. Все на ней.
– Знаешь ведь, Григорий, что мне жениться не можно, – сурово ответил Кравченко, отвернулся и пошел в сторону коновязи.
Чиж и Биля с сочувствием посмотрели ему вслед, а лицо Ольги дрогнуло от внутренней боли.
Биля ударил кулаком по столу так, что вздрогнул телескоп, стоявший на полке в шкафу.
– А я сказал в Екатеринодар, в училище!
– Воля ваша, батя, а только я оттуда утеку!
– Я с тебя шкуру спущу! Собирайся, чтоб завтра поутру я тебя тут не видел! Мать! Собирай этого Анику-воина! – крикнул Биля в открытую дверь.
– Утеку я!
– Слова отцовского ослушаешься?!
– Нет такой власти, чтобы пластуну помешать встать за Россию!
– Врага бить теперь тоже с умом надо! Если хочешь истинно России послужить, то науки учи военные. Нынче все боевое дело переворачивается! Не последняя это сшибка, на твой век будет. И хватит разговоры разговаривать!
На другой день Яков, снаряженный по-дорожному, понуро стоял около своего коня. Две больших седельных сумки были перекинуты через его круп. Из чехла выглядывала винтовка. Яков был опоясан шашкой, за спиной у него в полотняном чехле находился пистолет, подаренный Али.
Ольга надела сыну на шею образок Евстафия Плакиды на витой серебряной цепочке. На ее глаза навернулись слезы.
– Полноте, мамаша! Не на войну я.
У своего коня, тоже снаряженного в долгий путь, стоял и Биля.
Он обнял жену и сказал.
– Будет тебе, мать. На тебя дом остается. Доля казачки такая, мужей, братов да сынов с войны ждать.
– Разве только казачки? Она бабья, русская. Храни вас Христос! – ответила Ольга, перекрестила сначала мужа, потом сына и крепко поцеловала их в губы.
Биля и Яков давно уже ехали рядом по дороге, а она все ещё стояла одна посреди двора.
У большой дорожной развилки всадники остановились.
– Здесь мне – направо, а тебе – налево, – сказал отец.
В ответ на это сын ничего не сказал.
– Ну и молчи, коли охота, – заявил Биля и направил коня направо по большой дороге.
Если бы Яков видел лицо отца и вообще был бы способен понимать его чувства, то понял бы, что не так хотел бы тот проститься с ним.
Дувр, Англия
На небольшой лужайке среди розовых кустов скрещивались сабли. Девушка в юбке с высокой талией, в корсете, нагруднике и фехтовальной маске теснила джентльмена, державшегося напротив нее. На дорожке среди роз показалась мать Генри Ньюкомба. Это была высокая, рыхлая женщина с лицом, покрытым глубокими морщинами, но еще сохранявшим следы былой привлекательности.
Девушка сделала мастерский выпад, и кончик ее сабли ударил джентльмена в грудь.
– Туше! – торжествующе прокричала она и сдернула маску.
Это была Кэтрин.
Ее противник тоже снял маску, под которой скрывались длинные седые висячие усы. Это был мистер Крэш, учитель фехтования и преданный камердинер мисс Кортни.
Кэтрин увидела гостью и весело заговорила с ней:
– Здравствуйте, миссис Ньюкомб! Очень рада вас видеть! Подождите, пожалуйста, меня в гостиной, я сейчас! Мистер Крэш, кажется, я победила!