Капитан еще раз глянул в подзорную трубу. Рыбаки изо всех сил гребли к берегу.
– Развернитесь к ним кормой, капитан, – сказал Ньюкомб.
«Таиф» начал выполнять этот маневр. Около пускового станка стоял Ньюкомб и заводил провода в чрево своих ракет.
Биля, Кравченко и Чиж лежали на уступе скалы среди можжевельника и наблюдали за происходящим.
– Уходят англичане? – спросил Кравченко.
– Нет. Якорь не выбрали, – ответил Биля.
– На корме чего-то гуртуются, – заметил Чиж.
Тем временем «Таиф» завершил поворот и остановился. Задняя стенка кормы неожиданно откинулась. Пластуны увидели Ньюкомба и ракетный станок.
В лодке налегали на весла четверо рыбаков. Седые волосы одного из них развевались по ветру. Еще двое были почти дети лет тринадцати-четырнадцати. Видимо, это были дед, отец и двое внуков.
С кормы «Таифа» сорвалась ракета, затем еще одна. Через мгновение на поверхности моря покачивались только мелкие обломки досок.
Кравченко обернулся к Биле. На лице у него было написано глубокое изумление. Чиж и вовсе приподнялся с открытым ртом, чтобы получше разглядеть то, что случилось в море.
– Это чем же они их таким? – спросил Кравченко.
– Конгривова ракета, – ответил Биля.
– А то мы ракет этих не видали! Но те летают в белый свет как в копеечку, а эти-то как точно легли. Да и заряд другой! Как обухом бухнули.
– Раз они по ним вдарили, значит, до утра не уйдут, – сказал Чиж.
Корма «Таифа» захлопнулась. С его правого борта матросы начали спускать шлюпку. Пластунам стало видно, что она загружена пустыми бочонками, которые болтались из стороны в сторону, когда перекашивались тали.
– За водой. Родник здесь, чуть пониже, – сказал Биля.
– Так получается, что они тут уже раньше бывали, – заметил Кравченко.
– Бывали, причем не раз.
– Прихватим их? – спросил Чиж.
– Нам не пощипать их надо, а бумаги взять, – ответил ему Биля. – Послали бы нам сегодня Господь Бог да святой Евстафий погодку пластунскую.
– Луна в ущербе, ночь темная будет, – посмотрев на небо, заметил Кравченко.
– Погода нужна такая, в какую только и можно счастливого окончания дела ожидать. Самая ужасная, – проговорил Чиж.
– Погоды мы ждать не можем.
– Близко подойдем, часовой услышит.
– А мы не сразу, потихонечку. Ты, Федя, уключины так салом протрави, чтобы они в нем плавали.
– Это само собой, какой разговор. Шума с собой не принесем. Но по воде!.. Раз плеснул веслом, и за версту слыхать.
– Думаю, что подойти сможем, – чуть помолчав, сказал Биля. – Николай Степанович, ко всему своему набору снаряжай еще и «Бориску».
Солнце уже село в море, быстро опускались сумерки. У лодки, спущенной на воду, шли последние сборы пластунов. Они расстались с рыбацкой одеждой и были в своей, боевой.
Весла и лодка были покрашены черной краской, а нос ее обит жгутом, скрученным из рыбацкой одежды и хорошо просмоленным.
Кравченко передал Чижу бутылку, с которой возился недавно у костра. Пробка в ней была теперь снабжена ярлыком. Бутылка выглядела неотличимо от той, которую когда-то уложили в ящик с соломой руки виноторговца.
– Поставь где тебе лучше будет, – сказал Чижу Кравченко.
– Куда я ее дену-то? По диспозиции мне несподручно.
– Диспозиция! В кошель положи. Я тебе потом еще кое-что дам, насторожишь там.
– Бориска готов? – спросил Биля Кравченко.
Тот пустил край мешка и показал есаулу брандскугель – ядро, просверленное в разных местах, из которого торчали фитили из промасленной пакли. Рядом с ним стоял небольшой бочонок.
– Порошку вот у нас не особо много, – заметил Кравченко.
– Что ж ты мало пороху взял?
– Гуторили пароходик. А сие чудище, рекомое Левиафан! Но если будет нам божья помощь, то вот Борис Иванович – показал он на брандскугель – за нас порадеет.
Вернигора и Яков натягивали белые бечевки вдоль стволов своих штуцеров.
Вернигора закончил с этим, навел оружие на берег и сказал:
– Яша, ночью стрелять – на огонь не смотри! Глаз погасишь! Краем бери, наводи от света в темноту.
– Стрелять вам только в самом крайнем разе! Помните? К борту не подходить! – строго сказал Биля.
– Все будет как по-писаному, – отозвался Вернигора.
Биля, Кравченко и Али даже замерли от этих слов.
Черкес прекратил точить бруском шашку.
– Много говоришь, шайтана разбудишь! – недовольно заметил он.