Не хотелось бы, однако, чтоб проницательный читатель подумал, что я смотрю на Николая Павловича свысока. В божественное право королей я не верю совершенно, да, по правде говоря, к нашему герою, севшему на трон при живом наследнике, оно и не совсем относится. Но просто — человек, сумевший с бою взять верховную власть и управлявший потом тридцать лет не самой управляемой страной мира, в любом случае заслуживает уважения. Вы покомандуйте месяц хоть бригадой шабашников, постройте коровник — почувствуете разницу с кухонным брюзжанием под лозунгом "Если бы директором был я…". Да даже и с чтением курса о научных основах построения помещений для млекопитающих А тут — Россия…. Мне вообще эта интернетовская замечательная фамильярность, когда заведомые лузеры из бывших мэнээсов покровительственно кличут Буша на русский манер "Кустиком", между делом упоминают всем известную глупость и бездарность Билла Гейтса или ничтожество "Вована" Путина, чрезвычайно наводит на мысль о лакеях, злословящих насчет господ в свободную минуту.
Нам традиционно его царствование представляется дикой вакханалией казнокрадства. Гоголь, Герцен, Тынянов, Пикуль. "Они украли бы мои линейные корабли, если б знали куда их спрятать", "В России, Саша, не воруют два человека — ты и я", "Рылеев и его друзья так бы со мной не поступили!". Нет, все-таки, никаких доказательств, что интенданты больше отгрызали от сухарей, предназначенных для Севастополя, чем от пайки солдат Бородина, Плевны или, страшно сказать, Полтавы. Да даже и бойцов, сражавшихся под Перекопом. Причем — с обеих сторон. Климат тут такой, говорили вам. Плюс народная мудрость, мол — "Тащи из казны, что с пожару". Но почему ж в памяти именно николаевское время? Его Меньшиков, во всяком случае, в отличие от своего прославленного прапрадеда, не крал. Но это царствование почему-то больше ассоциируется с казнокрадством, чем хоть бы и петровское.
Но это также, как с нашим сегодняшним ужасом от сообщений о преступности в 90-х. Как будто раньше ничего не было? Был и послевоенный разгул, много чего было и при Леониде Ильиче. Но в газетах и по телику не оглашалось. А вот сегодня гласность, бесконвойная журналистика, народившаяся в Перестройку, никак не дает забыть про эти ужасы. Ну вот, а при Александре и Николае Павловичах появилась на свет Русская Литература. Она и того… пролила свет. Поговорит для приличия пару абзацев про птицу-тройку — и опять за свое. Доносить до нас информацию про "Не по чину берешь!" и "Веселые расплюевские денечки". Оно и раньше производилось обжигание огнем сатиры общественных язв: Кантемир, Сумароков, Капнист, сама, собственно, Фелица, в свободное от государственных забот время. Но читать же невозможно! Как будто сразу после Аввакума русские на полтора века вместо языка на мычание перешли. А Гоголь, Сухово-Кобылин, Щедрин, Островский — и воспринимать приятно, и злобы набраться не проблема. Все ведь правда, что говорить! Даже если автор попробует задний ход в сторону Самодержавия, Православия и Народности дать — так все равно набор цитат для подрывной брошюры получается.
Император, отчасти, и сам способствовал этому всему. Конечно, в школе приходилось больше слышать про жестокое преследование царизмом. Но вот, если помните, "Ревизор" ему крайне понравился и он даже, по слухам, высказался, мол — "Всем досталось, а мне больше всех!" Он и вообще был довольно самокритичен. Что-то такое вспоминается, про его вопрос собственному придворному-поляку: "Кто были два самых глупых польских короля?". Тот, конечно, изображает потрясение от глубины императорских мыслей, а Николай Павлович сам же и отвечает: "Ян Собесский и я. Потому, что оба спасали Вену от ее врагов". А чего стоит: "Саша, сдаю тебе дела не в полном порядке"? Кто еще из правителей этой страны мог в таком о себе признаться? Если уж до нас с Вами дошло — можно себе представить, что узун-кулак разносил такие байки по стране быстрее ночной радиоволны.
Другое дело, что так высказываться в империи мог только один человек. Все остальные при желании поддержать критику поступали в ведение III Отделения Собственной ЕИВ канцелярии. Контора Бенкендорфа и Дубельта, конечно, не ГПУ и не Гестапо. Особенных ужасов там не происходило. Но смертный приговор Федору Достоевскому за ля-ля на диссидентской кухне, пожизненная солдатчина Полежаева за фривольные стишки, специальное запрещение писать и рисовать бедному хохлу — все это не особенно характеризует николаевскую империю как гуманно-правовое государство. Но не нам, конечно, из нашего зверского времени осуждать Николая I и его госбезопасность. Да и не в политических строгостях дело, хотя постепенное заворачивание пресса довело дело до того, что смерти императора и концу его режима радовались такие крепковерующие и патриотические люди, как братья Аксаковы, Хомяков и Тютчев, не меньше, чем космополиты Герцен и Тургенев. Дело, как и с Советской властью сто лет спустя, было в неэффективности и принципиальной неремонтопригодности режима. Царствование Николая Павловича пришлось на период промышленной и сопутствующей ей военно-технической революций XIX века. Если попробовать в двух словах выразить смысл происходившего, то очень подходит киплинговский слоган "Стратегия пара". Пародоксально, но личные познания и пристрастия этого государя, его личный военно-инженерный опыт делали его более готовым к принятию Нового века, чем любого из Романовых, кроме, разве что, Преобразователя. Но…