Что это, импровизация? Или настоящая партийная работа?
Комиссар полка приводит в порядок бумаги, накопившиеся за то время, пока он был в батальонах.
Бережно раскладывает разного формата листочки. Это заявления моряков, оставленные перед уходом в бой. Текст их стал уже классическим: «Ухожу в бой. Буду драться с врагом до последней капли крови. Если погибну, прошу считать меня коммунистом!..»
Пятьдесят шесть заявлений! Пятьдесят шесть человек хотят стать коммунистами!
Он показывает мне эти листочки и говорит, что для него они — священные реликвии. И я хорошо понимаю его. Да, это документы доверия к партии и к нему, ее представителю в армии.
В полку большие потери. Ряды моряков редеют, а люди рвутся в бой, командирам и политработникам приходится их сдерживать. Вот какова она, сила живой, доходящей до каждого бойца политической работы.
Присматриваясь к комиссару полка морской пехоты, я не раз пытался понять, в чем сила его.
Кратко ответить на это нельзя. Но думаю, в том, что Митраков ведет работу не шаблонно, и в его естественном, житейском, не знаю, сколь допустим этот термин на войне, поведении.
Он естествен во всем. Ходит чуть согнувшись (без позы) — шахтерская привычка, в штреках не везде можно ходить во весь рост. Автомат носит на груди, как ребенка. В траншею или окоп спускается мягко. Контакт с людьми устанавливает с первого слова.
И еще немаловажное обстоятельство: хотя он уже двенадцать лет на партийной работе в частях флота, но все, что он делает, не выглядит заученно. Думаю, много значит то обстоятельство, что сам он был краснофлотцем. А самое главное — сумел правильно нащупать, что должно быть основным в политработе.
Танки
К Осипову прибыл капитан из оперативного отдела штаба ООР с важным сообщением Полковник после разговора с капитаном пригласил нас к себе на обед. Кстати, это был последний обед — заканчивалось мое пребывание в полку — надо возвращаться в Одессу, а оттуда в Севастополь.
За обедом — разговор сам собой свелся к положению здесь, на Восточном участке обороны. Осипов жаловался, что у него нет артиллерии: ну что это, две пушки на километр! А уж о танках и говорить нечего.
— Танки! Танки! — Он ходил по крохотной горнице, как лев в клетке. — Вот если бы ты, капитан, сказал нам, что сюда идут танки, ты стал бы самым дорогим человеком! Я бы возил тебя матросам показывать. Ты понимаешь, как нам нужны танки? — Он нацедил вина из чайника в кружку капитана. — Вином бы тебя поил за свой счет. Ты понимаешь, капитан, дальше нам пятиться — некуда! Так и передай там.
— И ты, корреспондент, — обратился он ко мне, — скажи в Одессе и в Севастополе, что с одними винтовками мы тут много не навоюем! В Москву приедешь — скажи и там, что нам нужны танки!
С большой неохотой я уезжал из полка. И пока машина неслась к штабу ООР, В моих ушах все время стояли слова Осипова: «Танки! Танки!»
Никто тогда еще в полку не знал о том, что восемнадцатого сентября в Одесском порту начали высаживаться первые эшелоны 157-й стрелковой дивизии, а через два дня из Одессы в Севастополь отправился на «морском охотнике» капитан I ранга С. Н. Иванов для согласования планов штаба ООР по намечающемуся контрудару в Восточном секторе обороны и по высадке морского десанта в тылу у противника в районе Григорьевки. Эта операция, сложная и необычайно смелая, должна была освободить город от артиллерийского обстрела, особенно порт, единственную точку, связывающую осажденную Одессу с Большой землей.
Вместе со 157-й дивизией должны были прибыть гаубичный полк и батальон танков.
Поэтому, когда я впоследствии, выполняя настойчивую просьбу Осипова о танках, говорил с членом Военного совета Азаровым и начальником политотдела Бочаровым, они односложно отвечали мне пусть полковник Осипов не волнуется — будут танки.
Операция под Григорьевкой, как известно, началась не совсем удачно, а закончилась великолепно, и полк морской пехоты, которым командовал Я. И. Осипов, вернулся на прежние позиции, туда, где начинал свою боевую деятельность.
Одесса была избавлена от разрушительных артиллерийских обстрелов.
…Наступило время отъезда. Искать оказию долго не пришлось: через несколько часов из порта отправлялся в Севастополь «морской охотник» с ответственным работником штаба ООР, и мне сказали, что я могу составить ему компанию.
Мне было тяжело расставаться с Одессой — здесь я познакомился со столькими интересными людьми!
Когда «морской охотник», выйдя из порта, развил полный ход и Одесса начала постепенно уходить за горизонт, стало еще грустнее, и мне вспомнилось: «Всего, что было, уже не будет. Всего, что будет, еще нет». Эти слова принадлежат, кажется, Альфреду Мюссе. Я попытался утешить себя сентенцией о том, что надо помнить о прошедшем и терпеливо и смело ждать будущее.
До поездки на Юг, на действующий Черноморский флот, я, как и многие, считал, что война будет недолгом — к зиме все вернутся по домам.
Катер приближается к мысу Лукулл. Подходя к этому месту, моряки считают, что они уже дома. Правда, надо еще пройти через Стрелецкий рейд, затем через ворота бонового заграждения — вот тогда ты действительно дома. А мыс Лукулл — это всего лишь порог того дома, который зовется Севастополем. Но вот мы проходим все, кладем руль вправо и входим в Южную бухту.
Попрощавшись с экипажем, мы сходим на берег: мне в гостиницу, а работнику штаба ООР на флагманский командный пункт — ФКП — тут два шага.
В небе возникает знакомый гул немецких бомбардировщиков.
На кораблях раздаются беспокойные звуки колоколов громкого боя. Зычно и тревожно гудит Морской завод. Очередной налет фашистской авиации на Главную базу Черноморского флота.
В городе уже нет той суеты: врага встречает не безопытный новичок, а старый солдат, сам товарищ Севастополь. Зенитный огонь разбивает строй, а затем пушкари искусно сбивают с курса и не дают фашистам бросать бомбы в черте города.
Телеграмма, обязывавшая меня возвратиться в Москву, была неожиданной.
После Одессы я стал уже привыкать к севастопольской жизни — тут, в Главной базе Черноморского флота, редкий день обходился без налета вражеской авиации, зато, как в фокусе, сосредоточивались все события и новости: отсюда уходили и сюда возвращались с позиций подводные лодки, сюда же спешили после выполнения задания миноносцы, крейсеры, тральщики и «морские охотники».
Прощаясь с Севастополем, я не представлял себе, что уже через две недели крохотный гарнизон города выйдет за пределы крепости, чтобы грудью встретить врага. Не представлял, хотя в ночь на 14 октября, следуя к Симферополю, чуть не опоздал к самолету: эмочка то и дело останавливалась — от Перекопа сплошным потоком шли навстречу нам машины, полные раненых. Да, так складывались дела в первой половине октября. Войска противника растеклись по Причерноморью и Ногайским степям, чуть ли не до самого Азовского моря. И еще тогда было ясно, что этим дело не кончится, что Гитлер оставлять Крым в тылу своем не будет, что еще перед началом осады Одессы гитлеровский генштаб рассчитывал в случае быстрого захвата Одессы наладить через ее порт снабжение своих армий, но долгое топтание 4-й румынской армии у стен Одессы заставило гитлеровцев отказаться от этой идеи, возникла новая.
Новой идеей был охвачен сам фюрер — захват Крыма и продвижение на Ростов и Кавказ.
Как известно, Крым — это не пляжи Евпатории и Южного берега, а прежде всего — Севастополь, Главная база Черноморского флота и аэродромы в степной части. Оставлять в тылу своем Крым Гитлер ни за что не хотел. С Крымом нужно было быстрее, чем с Одессой, разделаться: Севастополь будут брать немцы, а не румыны. И для этой цели у Гитлера на примете был человек, которого в третьем рейхе называли:
«Лучшая стратегическая голова Рейха»