В канун операции, ранним утром 21 сентября, контр-адмирал Владимирский на миноносце «Фрунзе» вышел в Одессу. С контр-адмиралом на миноносце шел помощник начальника штаба OOP капитан I ранга С. Н. Иванов. При нем были документы о распорядке высадки и поддержке десантной операции и об огневом сопровождении боя кораблями.
Когда «Фрунзе» проходил мимо Тендры, сигнальщики миноносца заметили притопленную, охваченную пламенем канонерскую лодку «Красная Армения». Людей на ней не было — сигнальщики обнаружили их плавающими недалеко от пылающей лодки… По всему было видно, что канлодка стала жертвой авиационного налета.
Контр-адмирал Л. А. Владимирский приказал командиру спустить шлюпки. Приказ был выполнен по-флотски, молниеносно, но не успели шлюпки отвалить от борта, как на горизонте появились немецкие самолеты. Они шли прямо на миноносец рассыпным строем. Перед атакой набрали высоту и затем по очереди сваливались в крутое пике. «Фрунзе» отбивался огнем зенитных орудий и маневрировал резкими циркуляциями. То тут, то там падали бомбы — в воздух вздымались мутные, высокие всплески, стоял такой гул и треск, что порой плохо слышались слова команды. Корабль содрогался от близких разрывов бомб.
А самолеты все кружились и кружились над эсминцем. Вскоре одному из них удалось зайти с кормы, где на юте зенитчики вели настолько дружный огонь, что на стволах пушек краска обгорала, — войдя в крутое пике, он сбросил бомбу. Зенитки и орудийные расчеты погибли. К тому же вышел из строя руль, и в образовавшуюся пробоину пошла вода. Все попытки аварийной команды ликвидировать повреждения не дали нужных результатов. Теперь эсминец мог отбиваться от самолетов лишь пулеметным огнем. Но что значил этот огонь?!
Вскоре вторая бомба попадает в полубак, а следующая за ней в мостик. Гибнут комиссар корабля Д. С. Золкин, заместитель начальника штаба OOP капитан 1 ранга С. Н. Иванов и рулевой. Тяжелое ранение в предплечье и живот получает В. Н. Ерошенко. Осколки ощутимо задевают и контр-адмирала Владимирского.
Эсминец садится на мель.
Теперь это кажется чудом, как, тяжело раненный, Ерошенко удержался на ногах, дожидаясь, пока не перенесли на подошедший буксир «ОП-8» всех раненых, и лишь после этого вместе с контр-адмиралом Владимирским покинул погибающий эсминец.
Бомбардировщики не оставили в покое и буксир, пока не утопили его. К списку уже понесенных жертв прибавились новые. Сильно ослабевшего Ерошенко положили в госпиталь Дунайской военной флотилии, временно развернутый на Тендре, а адмирал Владимирский на торпедном катере отправился в Одессу.
В Одессе, не заботясь о перевязке своих ран, контр-адмирал в первую очередь подробно изложил членам Военного совета Одесского оборонительного района план движения кораблей при подходе к месту высадки десанта под Григорьевкой, порядок высадки и огневой поддержки — то есть все то, что, расписанное до мельчайших подробностей, находилось в портфеле капитан», 1 ранга С. Н. Иванова и ушло вместе с ним на дно морское, когда сраженный насмерть Иванов свалился с разбитого бомбой мостика за борт эсминца «Фрунзе».
К счастью, Владимирский запомнил все не хуже, чем это было изложено в документах, которые вез в портфеле капитан 1 ранга Иванов.
Меж тем на Тендре Ерошенко была сделана операция, и он в полузабытьи был отправлен в Севастополь на санитарном самолете У-2 — этот «кузнечик», хорошо замаскированный, стоял рядом с госпиталем. По пути У-2 преследовал «мессершмитт», но летчик, прячась в складках местности, летел на низменной высоте и благополучно добрался до Куликова поля. Скоро в севастопольском морском госпитале Ерошенко встретился с контр-адмиралом Владимирским, который попал на госпитальную койку после того, как вернулся из Одессы.
Несмотря на такое начало, операция не была отменена: двадцать первого сентября, примерно в тот час, когда произошла трагедия с «Фрунзе», под Севастополем, в Казачьей бухте, корабли эскадры приняли на борт 1617 морских пехотинцев 3-го полка и вышли к Одессе.
В два часа ночи на двадцать второе сентября высадка началась. К пяти часам утра все подразделения 3-го полка были на берегу. Крейсеры ушли в Севастополь, для огневой поддержки десанта остались миноносцы «Безу» пречный», «Бойкий» и «Беспощадный».
Группировка войск противника, сосредоточившаяся в районе Аджалыкского и Куяльницкого лиманов и намеревавшаяся отсюда нанести по Одессе сокрушительный удар, была разгромлена. Третий полк морской пехоты соединился со 157-й и 421-й дивизиями.
Победа вызвала огромную радость. Но особенным ликованием одесситы встретили появление на улицах батареи дальнобойных трофейных пушек, которые обстреливали город и порт.
Моряки, захватившие эту не раз проклинаемую одесситами батарею, проехали по улицам самым малым. На длинных стволах и на орудийных щитах моряки написали: «Они стреляли по Одессе. Больше не будут».
Однако, как ни сладка была победа, досталась она дорогой ценой: большие потери были и у 3-го полка морской пехоты, и у 157-й и 421-й дивизий, пострадали и корабли: потоплены миноносец, канонерская лодка, буксирное судно и несколько катеров.
Серьезные повреждения получили миноносцы «Безупречный» и «Беспощадный». «Безупречный» от близкого разрыва бомб получил много пробоин, набрал воды в котельные отделения, потерял ход и был отбуксирован в одесскую гавань миноносцем «Беспощадный». «Беспощадный», возвратясь на огневую позицию, был атакован бомбардировщиками. Они сбросили на него 84 бомбы, одна из них разрушила полубак до сорок четвертого шпангоута.
Чтобы долго не объяснять читателю, что это за штуковины — полубак и шпангоуты, скажу просто: миноносцу взрывом бомбы оторвало нос (полубак) в районе сорок четвертого ребра (шпангоута), причем оторвало не целиком, а как бы отвалило его, и он повис.
До Одессы было недалеко; чтобы не оставаться мишенью для фашистских бомбардировщиков, капитан-лейтенант Негода, командир «Беспощадного», не стал ждать буксира. Задним ходом, с опущенным в воду изуродованным носом, пошел в одесскую гавань. В полдень «Беспощадный» буксировал в Одессу «Безупречного», а теперь ему самому сочувственно махали руками.
На порт и город наползали сумерки.
В районе Хаджибеевского лимана и Куяльников неумолкаемая канонада; разной мощности артиллерия озаряла вспышками измученное трехмесячной войной небо. Музыка войны, которая кажется однообразной, на этот раз была и тревожна, и чем-то радостна. Она не умолкала уже почти сутки.
Совсем недавно и «Беспощадный» был в составе этого «оркестра», а теперь вот, как только стемнеет, потащит его спасательное судно, как санитар раненого с поля боя.
Ночь на юге шагает быстрее, чем на севере: только что над портом и городом висели золотистые сумерки, и вот не прошло и получаса, как из золотистых они стали сиреневыми, а затем помутнели, и сразу же на город свалилась степная, черная темень. Черной и словно бы густой, как смола, стала вода. С глуховатым, распыленным светом синих лампочек у нока-рей к «Беспощадному» подошел спасатель «СП-14». В отсвете пожаров и дальних вспышек артиллерии на эсминец был подан стальной трос, закреплен на корме, и началась буксировка.
В тот же день миноносец «Сообразительный» шел в конвое, сопровождая транспорт к Тендре. На море легли уже густые сумерки, когда караван вышел на траверз мыса Тарханкут. Позади остались минные поля, поставленные широкой и густой стеной перед Главной базой флота — Севастополем и в Каламитском заливе, в тех квадратах, где в 1854 году свободно крейсировал перед высадкой десанта флот англо-французов и откуда бывший актер Сент-Арно, облаченный в маршальский мундир французской армии, брезгливо разглядывал отлогие песчаные берега Евпатории..
До Тендры оставалось немного, минных полей не было, и командир «Сообразительного» Сергей Степанович Ворков решил глотнуть крепкого чая, ночь предстояла неспокойная.
Обычно он не уходил в каюту, а пил чай тут же на мостике, в штурманской. Но на этот раз захотелось хоть пяток минут посидеть в мягком кресле в каюте и, вытянув набухшие усталостью ноги, потягивать из стакана черный как деготь, сладкий как мед флотский чаек.