Вот и на этот раз, дождавшись, когда адмирал сядет на стул и приготовиться слушать, Первый комиссар страны взял слово.
- За последнее время, положение наших войск в Севастополе серьезно осложнилось. Используя свое превосходство в живой силе и технике, немцы остервенело, рвутся к Северной бухте города. Генералы Рокоссовский и Петров делают все, что в их силах, но не исключено, что противник все же прорвет нашу оборону и расчленит соединения Приморской армии.
Мехлис говорил горькую правду с таким скорбным лицом, что у Октябрьского уже мелькнула мысль, что он намерен обсудить с ним план эвакуации войск из осажденной крепости, но он ошибся.
- Севастополю надо помочь и главную роль в этом должен сыграть ваши моряки товарищ Октябрьский - изрек Мехлис и от этих слов, адмирала как током пробило.
- Что вы этим хотите сказать, товарищ армейский комиссар!? Флот дает Севастополю все, что может! Невзирая на потери в результате вражеских атак с моря и воздуха мы продолжаем доставлять в крепость боеприпасы и пополнение. Наши корабли всегда поддерживают севастопольцев огнем своих орудий в борьбе с гитлеровцами - искренне возмутился адмирал, но его слова оказались гласом вопиющего в пустыни.
- Всего этого мало, - решительно отрезал Мехлис, - необходима всесторонняя поддержка кораблями флота наступательной операции наших войск на Керченском полуострове. Вы понимаете, всесторонняя.
От этих слов у адмирала скрутило желудок. Он слишком хорошо представлял значение слов о всесторонней поддержке и мужественно вступил в борьбу за сохранение, столь дорогого ему флота.
- Я в самой категоричной форме заявляю, что в ближайшее время флот не сможет провести операцию по высадке десанта на территорию Крыма в тылу врага. Для этого необходимо в первую очередь время, возможности, живая сила и техника, а также хорошая подготовка и организация. Всего этого на данный момент у флота нет - сказав это, Филипп Сергеевич в какой-то мере ощутил себя народовольцем, вступающим на эшафот ради святой цели, но весь пар его котла ушел в свисток.
У Мехлиса недовольно дернулась щека, и он обменялся с Малининым быстрым взглядом, в котором сквозило неприкрытое разочарование от того, что 'товарищ не понимает' сути разговора.
- Никто не говорит о проведении десантной операции. Командование намерено нанести удар по обороне противника и в этом ему должны помочь все боевые корабли вашего флота. Все в целом, включая и линкор 'Парижская коммуна' - сделал специальный акцент представитель Ставки.
- Нет! Этого никак нельзя делать! У главных орудий линкора выкрашивание нарезов и они нуждаются в ремонте - храбро бросился на амбразуру адмирал, но был моментально срезан холодным выпадом Малинина.
- Три орудия. Только три орудия нуждаются в замене стволов, остальные главные калибры линкора могут вести огонь по врагу - сдержанно уточнил генерал, но Октябрьский не стал его слушать. Начав свой бросок, он не мог остановиться.
- Главные орудия линкора требует серьезного ремонта и потому он не может принять участие в боевой операции - продолжал упрямо твердить моряк.
- По нашим сведениям в замене нуждаются только три ствола линкора - попытался достучаться до адмирала Малинин, но тот упрямо стоял на своем.
- Линкор не может принять участие в боевой операции, не может! - Октябрьский попытался вложить в свои слова максимум убедительности, которой он обладал.
- Значит, не может? - с некоторым сомнением спросил Мехлис.
- Не может! - с жаром подтвердил адмирал, в святой надежде, что его мучитель отступит от самого дорогого для него на флоте, но жестоко обманулся.
- Это ваше твердое мнение?
- Да, твердое - подтвердил Октябрьский смело шагая в неизвестность.
- Хорошо. Тогда подтвердите его письменно и закроем этот вопрос - с усталой будничностью произнес Мехлис и, достав из папки лист бумаги, положил его на стол, вместе с простым химическим карандашом.
- Пишите, по каким причинам линкор 'Парижская коммуна' не может принять участие в санкционированной Ставкой операции, - приказал заместитель наркома, и командующий моментально ощутил холодок на своей шее, - десять минут вам хватит?
Адмиралу Октябрьскому вполне хватило бы и пяти минут, но взревевшее пронзительной сиреной чувство самосохранения не позволяло ему сделать это. Филипп Сергеевич был готов биться за свои убеждения до конца, но небрежно брошенный Мехлисом карандаш и вороватая торопливость Малинина, спрятавшего в папку чуть вылезший наружу верхний край бумажного листа, сломало их как сухое печенье.