Предложенный вместо привычных чернил, химический карандаш породил в душе комфлота подозрение, что его участь уже предопределена благодаря закулисным интригам Мехлиса. Возможно, штабные писуны, которых адмирал так и не смог выявить уже обеспечили армейского комиссара всей необходимой информацией, и теперь для завершения дела, ему не хватало только 'чистосердечных признаний' Октябрьского, пусть в столь необычном виде.
Что же касалось действий генерала Малинина, то в спрятанном им в папку листке бумаги, Филипп Сергеевич узнал бланк специальной телеграммы, на котором обычно приходили распоряжения Ставки.
Все это пронеслось в его взволнованном сознании и соединилось в прочный ком, который невозможно было разбить. Последней каплей убедившей адмирала в правильности его суждений стали слова Мехлиса, которые тот произнес после несколько затянувшегося молчания.
- Ну, что, будите писать? - спросил Первый комиссар тоном, каким обычно говорит следователь подследственному призывая его дать правдивые показания. После чего начиналось различные методы физического воздействия, призванные помочь подследственному облегчить душу и саморазоблачиться.
В этот момент адмирал уловил в глазах генерала Малинина некоторое сочувствие к себе, некий призыв к самосохранению и, набравшись сил, Филипп Сергеевич торопливо проговорил.
- Я считаю своим долгом отказаться от своего прежнего мнения. Линкор может участвовать в операции.
- Что?! - изумился не ожидавший такого поворота Мехлис, но Малинин моментально подхватил пас сделанный адмиралом.
- Вот и прекрасно, товарищ Октябрьский - обрадовался генерал и ловким движением раскрыл другую папку, лежавшую перед ним на столе. - Тогда давайте обсудим некоторые детали предстоящей операции. Есть предложение создать два отряда кораблей, и мы хотим уточнить их составы. Придвигайтесь ближе.
- Давайте уточним - безжизненным голосом произнес Филипп Сергеевич и, не спрашивая разрешения у хозяина кабинета, налил себе из графина полный стакан воды.
Находясь в полной уверенности в том, что сумел убрать свою голову из-под топора страшного и ужасного Мехлиса, Октябрьский так и не узнал содержание депеши полученной штабом фронта из Ставки. В ней Москва давала добро на проведение наступления под Керчью с участием сил Черноморского флота.
При этом, указывалось, что все действия по привлечению кораблей флота должны были быть согласованы с его командующим. Обеспокоенный тем, что руководство Крымского фронта взяла в слишком широкий оборот корабли флота, нарком ВМФ Кузнецов сумел убедить Сталина в более бережном отношении к ним сухопутного руководства.
Учитывая, что флот временно подчинялся фронту, Ставка не стала специально дублировать свое решение для Октябрьского, справедливо полагая, что Мехлис и Малинин ознакомят адмирала. Однако Лев Захарович поступил несколько иначе.
Договорившись с Малининым, он попридержал обнародование телеграммы Ставки, стал давить на комфлота и неожиданно добился успеха. Начиная эту партию, он не ожидал столь быстрого успеха, который так удачно закрепил Малинин.
Впрочем, находившийся в Севастополе Рокоссовский в случае необходимости был готов обратиться лично к Сталину с требованием включить линкор в список кораблей участвовавших в операции.
Действия отряда Ножина нанесли серьезный удар по немецкой авиации, но конечно, не смогли полностью парализовать её действия. В Крыму были ещё базы с запасами топлива, доставка с которых под Севастополь началась во второй половине следующего дня, но все это требовало времени.
Чтобы хоть как-то заменить оставшиеся на земле самолеты, фон Бок приказал задействовать другие немецкие соединения, находящиеся за пределами Крыма, но это не исправило положения. Привычного присутствия немецких самолетов в небе над Севастополем не было.
Решив не менять прежнюю схему, Манштейн приказал поднять в воздух преимущественно бомбардировщики и потом об этом пожалел. Взлетевшие на бомбежку немецкие пилоты столкнулись с яростным огнем советских зениток и упорными атаками советских истребителей. Первые вели бой не жалея снарядов, как будто наступил 'последний день Помпеи', вторые, несмотря на свою малочисленность и воздушное прикрытие с отчаянием обреченных атаковали юнкерсы и 'штуки', серьезно осложняя им привычную работу.
Попавшие в столь некомфортные для себя условия, летчики VIII корпуса не смогли в полной мере выполнить возложенное на них задание, чем сильно расстроили командующего.
Правда, его настроение было испорчено известием, что прошедшей ночью 'вампиры Сталина' вновь нанесли удары по немецким войскам. Вместо того, чтобы забиться в капониры и оплакивать погибший экипаж, они вылетели на задание тремя машинами и сократили артиллерийский парк немцев.