Капитолина Петровна поспешно сунула в руку Виктора десятирублевую ассигнацию, он кинулся за перевозчиком, а через несколько минут торжественно тащил весла.
Эти весла на плечах Виктора могли означать что угодно: будущее было темно и страшно, – но маленькая Оля вскрикнула ликуя:
– Есть весла! Есть! Смотрите!
И все около нее, не говоря о самом Викторе, поверили, что в этих веслах спасение их жизней.
Варя даже оглядывалась кругом с последней надеждой – самой крепкой! – не покажется ли где Хлапонина.
– Куда же Елизавета Михайловна могла?.. Может быть, уже давно переехала? – спрашивала она мать.
Но мать отвечала ей с чувством:
– О себе заботься, а не о людях!
Уселись в ялик. Их считали счастливцами те, кто остался на пристани. Виктор сел на весла, стараясь грести, работая только бицепсами; ведь он начал грести на виду у всех – надо же было показать себя мастером гребного спорта.
На корме уселся сам капитан, готовый править рулем ялика, – он, когда-то правивший боевыми кораблями.
Едва успели пройти метров пятьдесят, как впереди шлепнулось в воду ядро, обдав их брызгами. Капитолина Петровна ахнула визгливо и припала головой к узлу, который держала на коленях (самый большой – с двумя подушками и одеялом). Оля смотрела на отца побелевшими глазами и с открытым ртом; у Вари выдавились сами собой слезы; Виктор, оглянувшись кругом, буркнул:
– Здорово лупят! – и продолжил грести.
Сам капитан серьезно исполнял обязанности рулевого, держа в руках мокрую бечевку руля.
Однако это было только первое ядро; вслед за ним, пока передвигался ялик к пристани Северной стороны, еще несколько ядер – притом ядер каленых – упало около него, точно там, на английских батареях, кто-то внимательно следил за ходом крошечного ялика и целился только в него.
Белые столбы воды всплескивались с шипом и шумом. И в то время, когда не только Капитолина Петровна, Варя и Оля сидели, онемев от ужаса, но даже и Виктор как будто начал задумываться над будущим и временами не знал, куда ему будет лучше ударить веслами – вперед или назад, влево или вправо, – старый отставной капитан воодушевлялся все больше и становился воинственным на вид.
В «Ягудиил», видимо, попали новые ядра или ракеты: он вспыхнул огромным костром у них на глазах, и капитан кричал, кивая на него сыну:
– М-мерзавцы, а? Не-го-дяи, – что делают!.. Не суши весел!.. Отдохнешь, когда причалим!.. Греби!
И Виктор, хотя чувствовал, что немеют руки и вот-вот, пожалуй, начнет их сводить судорогой, греб исправно.
Добрались наконец. Капитан направил ялик так, чтобы первой могла вылезти Капитолина Петровна со своим узлом. У него был вид победителя в серьезном сражении.
А ядра как будто гнались за ними, и одно упало в воду почти за кормою, обдав капитана с головы до ног.
Отряхиваясь, он вышел из ялика последним, и, точно став на твердую землю, он уже был застрахован от всяких покушений союзников, повернулся лицом в ту сторону, откуда летели снаряды, сделал самую язвительную мину, торжественно поднял правую руку, не спеша сложил захолодевшие пальцы в символический знак и прокричал:
– Что-о, Виктория? Шиш взяла?! На тебе… на!.. Шиш под нос! Шиш под нос!
Виктор постарался привязать ялик, оставив в нем весла, но только что отошли они всего шагов десять от берега, как новое ядро, нащупав наконец их спасителя, ударило в него яростно, и щепки брызнули высоко кверху вместе с фонтаном кипуче-белой воды.
Когда Хлапонина услышала сквозь сон первые сигнальные выстрелы канонады, она тут же вскочила с постели, как подброшенная землетрясением, и посмотрела на свои маленькие часики, лежавшие на стуле у изголовья: было только половина седьмого.
– Так еще рано… и уже так страшно! – сказала она, хотя была одна в спальне: муж ночевал там, на батарее, «подпиравшей», как он выражался, третий бастион.
Елизавета Михайловна уснула поздно и спала плохо, потому что с совещания у Корнилова вздумалось заехать к ней генералу Кирьякову. Конечно, этот слишком поздний и для нее неожиданный визит был подсказан начальнику ее мужа лишним стаканом вина, выпитого на квартире адмирала, но он объяснил свой приезд заботой о ней: он заехал будто бы только затем, чтобы предупредить ее о том самом, что и действительно началось в половине седьмого утра, – о канонаде.
Сначала он по-хозяйски звякал щеколдой запертой уже калитки. Она думала, что пришел муж, и открыла ему калитку сама, даже не спросив: «Кто там?» Она была так уверена – это вырвался к ней с батареи муж, – что даже вскрикнула радостно: