– Следует, да! – пристукнул капитан. – За это… следует!
– Курьера монарх наш отправил лично, – продолжал Дебу. – Курьер помчался. Прибыл в Париж, – граф Пален как раз обедает в королевском дворце. Вызвал его, передал письмо. Посол наш вернулся в обеденный зал и к королю: «Ваше королевское, прошу дать мне немедленно аудиенцию!» Конечно, Людовик Филипп должен был удивиться – он и удивился. Он предлагал отложить дело до послеобеда, а граф Пален в свою очередь ссылался на строгий приказ депеши. Король вышел в соседнюю комнату, граф Пален познакомил его с полученной депешей. Конечно, Луи Филипп вышел несколько из себя. «Воля вашего императора, – говорит, – может быть законом только для вас, граф, а не для меня, поскольку я король Франции. Прошу передать вашему императору, что во Франции не деспотизм, а конституция и свобода печатания, поэтому если бы я даже вздумал пойти навстречу желанию вашего императора, то пошел бы против конституции французской и против свободы печати, а это уж совершенно невозможно!»
– Гм… Та-ак! А граф Пален на это? – негодующе пошевелил палкой капитан.
– Граф Пален, естественно, говорит: «В таком случае прикажите выдать мне доверительные мои грамоты». – «Как выдать грамоты? Но ведь это равносильно объявлению войны!» – «Может быть, и так… Во всяком случае, мой император пишет ведь, что сам отвечает за последствия…» – «Тогда дайте, – говорит король, – время посоветоваться с моими министрами!» Пален, конечно, указал на депешу, где говорилось о двадцати четырех часах: дескать, двадцать четыре часа могу ждать, а там, если ответ будет нежелательный, выеду.
– И что же?.. Что же?
– И совет министров был тотчас же созван, и часа через два вышло постановление: все напечатанные экземпляры пьесы конфисковать, постановку пьесы запретить… Император был удовлетворен, и Пален остался на своем посту… Вот что было еще так недавно!
– Так, да, так… именно так… должен был поступить… поступить наш царь! – очень волнуясь и дергая головой, припечатал капитан.
– Замечательно! – врастяжку сказала Варя и перекинула тяжелую косу с левого плеча на правое.
Влажный рот Оли заалел еще ярче, и глаза стали еще круглее.
– Однако это еще не все, – продолжал Дебу.
– Ах, вы что-то очень занимательное говорили, Ипполит Матвеич, а я опоздала послушать! – вошла, улыбаясь, Капитолина Петровна и села на пуф.
– Сейчас расскажу не менее занимательное, – утешил ее Дебу. – В сорок четвертом году кто-то таким же образом написал во Франции пьесу «Павел Первый». Может быть, даже тот же самый автор. Дело касалось, значит, уже не бабушки царя, а его отца. Автор, конечно, не постеснялся наделить его разными отрицательными чертами и сцену убийства его в Михайловском дворце дал. И, конечно, снова успех скандальный был бы, если бы пьеса была поставлена. Но теперь Пален уже следил за этим и сам донес царю, что такая вот пьеса готовится к постановке. Царь наш, конечно, написал королю, что если эта пьеса будет поставлена, то он пошлет в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые ее освищут.
– Браво! – сказала восхищенно Капитолина Петровна, хлопнула в мягкие ладоши и вышла.
– Вот это… вот это… это… – заволновался капитан, разнообразно двигая головою, наконец поднял палку и положил такую печать, что задребезжали тарелочки на этажерке.
– Конечно, после такого письма пьеса эта так и не увидела света, – продолжал Дебу. – Это ли не мировое могущество? Вмешаться в частные и вполне внутренние дела другой великой державы, и великая держава спасовала, как только наш царь пригрозил войной!.. А венгерская кампания? Неизвестно, что было бы с Австрией в революционном сорок девятом году. Скорее всего, Австрия распалась бы на несколько республик. Кто подавил движение венгров? Наш царь, как известно. И власть молодого Франца Иосифа укрепилась, а ведь на волоске висела! Государь же наш получил название европейского жандарма… Но вот прошло несколько лет, и что же? уж не наш император французскому королю, а французский император нашему пишет знаменитое письмо в январе и предлагает немедленно помириться с Турцией, иначе, пишет, Франция и Англия будут принуждены предоставить силе оружия и случайностям войны решить то, что могло бы быть решено рассудком. Так писать нашему царю – это значит перестать его бояться! А Франц Иосиф!