Я отгоняла от себя вереницу вопросов, сосредоточившись лишь на том, чтобы попытаться собрать куски окровавленной кожи, протирая ее при этом льдом и предварительно замораживая, прежде чем протыкала обе части и соединяла их изогнутой костью.
Задачка была, прямо скажем, не из легких, особенно когда я просто не чувствовала собственных пальцев, потому что околела настолько, что уже не могла даже шевелить губами.
Мороз был беспощаден и силен и совсем не щадил меня, пока эти белокурые беры продолжали биться, раз за разом бросаясь на братьев и истекая кровью.
— Всё в порядке, девочка, — шептал Север, пряча от меня изодранную спину, откуда сочилась кровь на его длинные стройные ноги, когда снова повалился рядом со мной и привалился горячим боком, чтобы согреть хоть немного. — Осталось трое. И мы сможем уйти.
Сможем ли?
Нет, я всё еще не могла найти в себе силы, чтобы посмотреть, что там происходит, потому что помнила наказ короля быть достойной своего бера. Но прекрасно понимала, что если кто-то из братьев серьезно ранен, то я не смогу сдержаться и тут же разрыдаюсь.
Стало страшно, когда Север обескуражено выдохнул: «Вот черт!», а потом выматерился на языке беров, и я поняла, что снова происходит что-то, чего братья никак не ожидали.
Осторожно подняв голову, я увидела, как из той самой огромной льдины вышло несколько сотен таких же высоких белокурых мужчин, которые растянулись на несколько десятков метров вокруг происходящего большим полукругом.
К счастью, держались они на приличном расстоянии и не нападали. Пока что.
Многие из них были одеты в светлые штаны и свитера, а их белокурые волосы были заплетены в косы.
Мысль была только одна: это конец.
Даже если братья справятся с оставшимися тремя воинами со странными шрамами, такую силу и мощь толпы рода белых не сможет одолеть никто.
Первым стойким желанием было со всей дури начать трясти сереющего от потерянной крови короля, чтобы он пришел в себя и отправил своих светлых подданных как можно дальше от моей медвежьей семьи — даже если для этого мне придется воткнуть в его глаз последнюю оставшуюся кость рыбины! Думаю, что я бы, определенно, сделала это, если бы Север неожиданно не придвинулся ко мне ближе, ошарашенно уставившись вверх — на льдину.
Он прошептал что-то на своем языке, и я могла понять лишь одно: это не было ругательством.
Это был медвежий шок.
Неужели что-то еще могло случиться и этих проблем на наши головы было недостаточно?
Еще больше я испугалась, когда Лютый буквально отшатнулся, отступив на пару шагов назад при виде этого воина, который стоял на краю льдины, глядя на происходящее внизу месиво с высоты своего положения, но не торопясь присоединяться.
Итак, не трех, а четырех воинов теперь нужно было вывести из игры, чтобы уйти.
Только в то, что мы всё-таки сможем выбраться отсюда живыми, пусть не совсем целыми, уже не верилось совершенно.
Особенно когда последний воин спрыгнул с вершины ледника, не переломав себе ног, и двинулся вперед медленно и осторожно, словно давал возможность рассмотреть себя лучше и понять, что в своей мощи и силе он не уступит Лютому и Северу.
Надо признаться, что у него было красивое лицо. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад и заплетены в косу. А на щеках выступили ямочки, когда он сжал губы так, словно неожиданно смутился.
На первый взгляд от него не исходило агрессии или угрозы.
Вот только Лютый отшатнулся от него, отчего воин сконфуженно остановился, выглядя при этом не как нападающий, а как ребенок, который был смущен.
Мой мозг просто трещал по швам, пока я пыталась судорожно придумать возможные причины странного поведения беров. Почему все были в таком шоке, что никто не заговорил, не кинулся на него и не попытался хотя бы угрожающе зарычать?
Было ли это как-то связано с тем, что у четвертого воина на груди было не по одной, а по две полосы, которые начинались в подмышечных впадинах и стекали под наклоном к центру груди?
Это был какой-то знак особой силы?
— Север, кто он? — прошептала я, прижимаясь к груди бера и с удивлением отмечая, как колотится его сердце.