Его рана была не просто страшной, она была ужасающей, когда я трясущимися руками смыла с него всю грязь и кровь, чтобы узреть катастрофическую картину происходящего.
Разорванные края плоти пульсировали на концах, заставляя меня содрогаться каждый раз, когда я пыталась очистить их как можно глубже, чтобы потом можно было зашить рану, не боясь получить заражение крови и страшные осложнения, про которые сейчас лучше было даже не вспоминать, чтобы не испугаться самой и не растерять собственное самообладание.
Не обязательно бояться крови или падать в обморок при виде пореза.
Но попробуйте когда-нибудь взять в руки иглу, которой предстояло зашивать кожу человека, а не штопать одежду или пришивать пуговицы.
Я сходила с ума от его боли и снова и снова разговаривала с воином-оборотнем, словно это могло помочь мне не бояться, а ему — уменьшить боль хоть чуть-чуть.
Почему-то я была уверена в том, что обезболивающее ему помогает.
Я рассказывала ему всё, что собиралась делать, предупреждая, что он должен быть очень стойким и терпеливым, потому что я впервые держала странную, изогнутую буквой «С» иглу, накладывая стежок за стежком и стараясь делать это как можно быстрее и аккуратнее.
Часто я видела, как это делает дедушка.
Пару раз ему приходилось зашивать таким образом людей, но чаще — раненых животных.
Не понимая до конца, кто лежал передо мной, я старалась думать лишь о самом процессе.
Мои руки и спина буквально задеревенели, когда, наложив последний шов, я попыталась выпрямиться и подняться с колен.
— Ну вот и всё, — в очередной раз обратилась я к мужчине, который не приходил в сознание ни на секунду.
— Прости, если было больно, я правда старалась быть аккуратной. Сейчас обработаем твои раны антисептиком и наложим повязку, хорошо?
Сделав всё, как это делал дедушка, я вздрогнула, обернувшись, потому что во все три окна дома внимательно смотрели три медвежьи морды, припав к стеклу черными носами, отчего их пипки смешно расплющивались, оставляя на стекле разводы.
Наблюдали все.
Кроме Белого.
Естественно.
— Не помню, чтобы я просила высшие силы об ассистентах на операции, — устало улыбнулась я, подходя к одному из окон, где светились яркие глаза Осеннего.
Большая бурая морда фыркнула и кивнула, тут же исчезая из виду.
Через секунду же входная дверь приоткрылась, и Осенний уже в обличии человека заглядывал внутрь, бросая тревожные взгляды на своего забинтованного брата.
— Он в порядке?
— Сложно сказать.
Лишь когда опустилась на деревянный стул у круглого обеденного стола, я почувствовала, насколько эта ночь вымотала меня и какими тяжелыми стали плечи, давя на всё тело к полу.
— Я сделала всё, как меня учили. Чуть позже поставлю антибиотики, чтобы точно не было воспаления. Но никто не знает, выживет ли он. Раны на самом деле очень глубокие. Знаешь, как говорил дедушка: если переживет следующие сутки, то выкарабкается однозначно.
В груди снова заныло при мысли о том, что деда нет рядом, и я тяжело помассировала лоб, пытаясь прогнать печаль и тоску.
— Как ты сама?
Второй стул жалобно скрипнул, когда большое тело Осеннего опустилось рядом со мной, и яркие солнечные глаза уставились на меня тепло и поддерживающе.
— Я? Кажется, схожу с ума, потому что сижу вот так спокойно рядом с оборотнем и даже не пытаюсь упасть в обморок или закричать, — сонно улыбнулась я ему, подпирая подбородок кулаком, и стала рассматривать его красивое лицо и такие необычные глаза.
— Вы все такие красивые и мускулистые или это только ваша дружная компания является составом медвежьего модельного агентства?
— Конечно, только мы! — фыркнул Осенний, поворачиваясь за стол, который был маловат для его большой фигуры.
Он вытянул под столом длинные ноги так, что теперь они торчали с другого угла, но я была благодарна за это, потому что теперь бедра мужчины были запрятаны под столом.
Кажется, к обнаженным задам я уже начинала привыкать, а вот к переду…