Господи, я что, пила с Янтарем?..
Мозг постепенно просыпался, начиная слышать приглушенные голоса и ощущать аромат ночного леса, окружающий меня, когда последние события моей жизни вдруг выпали, словно упав с обрыва, и я судорожно дернулась, тут же ощутив на себе сильные горячие руки, и родной бархатный голос прошептал, обдавая ухо горячим дыханием:
— Ш-ш-ш, крошка. Всё в порядке, мы дома. Ты в безопасности.
Север! Мой Север! Господи, кто бы мог подумать, что в теле способны болеть даже веки, которые я с трудом раскрыла, чтобы увидеть лицо своего красивого мужа, только вместо него на меня смотрели прозрачные голубые глаза — добрые, смешливые и блестящие. Ледяной сидел у кровати на корточках, прямо перед моим лицом, широко улыбаясь:
— Ну-ка! Скажи мне, кто самый живучий в мире людей!
— Тараканы… — едва смогла прошептать я, даже не расслышав собственного шепота, поморщившись от того, что горло словно усердно прошкурили изнутри наждачкой, содрав заживо всё, что там было, пытаясь улыбнуться, когда раздался громогласный раскатистый хохот моих беров.
Мои дорогие! Моя семья!
Я пыталась крутить головой, чтобы увидеть каждого и понять, что все они живые и пусть немного побитые, слыша их радостные голоса, которые тут же принялись галдеть, что-то говоря одновременно.
Бас Янтаря нельзя было спутать с чьим-либо еще.
Туман и Ураган снова что-то делили.
Лютый сидел на стуле напротив, недовольно качая головой и глядя на меня сквозь свои ресницы сочувственно, но, как обычно, холодно и колко.
— Нефрит?
И снова не было даже шепота, но красивый мелодичный голос промурлыкал откуда-то из угла за моей спиной:
— На месте!
— Свирепый?
Лютый с ухмылкой кивнул на окно, и пришлось изогнуть шею, чтобы увидеть очаровательную улыбку и сладкие ямочки на щетинистых щеках бера, который привалился лбом к стеклу со стороны улицы, задорно подмигнув.
— А Сумрак?
— Гоняет своих гризли на улице, — прошелестел за моей спиной голос Севера, и его горячие руки обвились вокруг меня. — Всё в порядке, девочка. Мы все с тобой.
Закрыв глаза, я задрожала от чувства покоя и огромной радости, разрывающей изнутри.
— Опять плачет! — фыркнул Ледяной, когда из глаз потекли слезы.
Только в тот раз это были слезы радости.
Теперь была нестрашна никакая боль, если все они были живы и находились рядом.
— Тебя Лютый спас, — тихо проговорил Север, осторожно прикасаясь губами к моей шее. — Увидел, как ты падаешь, и тут же метнулся за тобой. Не думай, что я не спрошу с тебя за то, каким образом ты оказалась на льдине, но сначала поправляйся.
Оттого что голос Севера стал хриплым и томным, на моем болезненном теле вмиг забегали надоедливые мурашки, выползая с бинтами и костыликами, но всё равно готовые на всё.
Вот же неугомонные мелкие создания!
Им бы валерьянки, обезболивающих и покоя, а они плясали и хихикали, раскупоривая коньяк в лечебных целях!
Конечно же, Север вмиг почувствовал их настрой, когда в мои ягодицы уперлась его величественная эрекция, а я отчего-то смутилась и покраснела, лишь теперь поняв, что мы лежим с ним на постели, под одеялом, совершенно обнаженные… и окруженные любопытными взглядами наших братьев.
— А с другой стороны, хорошо, что всё так получилось! — хмыкнул Ледяной лукаво. — Если бы она не упала, вы бы до вечера развели махаловку. А так — хрясь-бась и всех раскидали, пока к ней неслись!
Я хохотнула, покосившись на нашего белого короля, который выглядел весьма загадочно, когда откашлялся, поднимаясь на ноги и принявшись выпихивать всех братьев из комнаты:
— Ну-ка, все на выход! Козявке нужно отдохнуть и подлечиться!
Братья послушно выходили, улыбаясь и подмигивая, с синяками и ранами, перебинтованные, но всё равно счастливые и, как всегда, позитивные, пихающие друг друга, когда не могли протиснуться в один дверной проем по двое.
Беры — такие беры! Любимые мои.
— Нефрит, — кашлянул Ледяной, глядя куда-то в угол комнаты и выгибая светлую бровь.