— Да кто ж поймет этого полоумного! — криво усмехнулся Туман, снова усаживаясь на свое место, и принялся строгать палки.
Вернулась и я за свою работу, не в силах удержать себя от того, чтобы каждую минуту не всматриваться в лес, словно он мог подсказать мне, что происходит.
Только настал вечер, а Ураган так и не вернулся.
А потом прошел еще один день и еще.
Не было никаких новостей от Севера и Лютого, как и от Урагана, но Янтарь и Туман продолжали твердить, что не чувствуют ничего страшного.
Но с каждым днем мне становилось всё страшнее и страшнее.
Еда не лезла в горло, и я могла впихнуть в себя лишь чай, который тетушка готовила специально для меня, чтобы моя рана скорее зажила.
Две бероняньки постоянно вертелись рядом, развлекая меня разговорами и показывая лес всё дальше и дальше от дома.
Вот и сегодня мы вышли на прогулку с Туманом, потому что Янтарь корпел над дырой в полу, которую сделал после неудачной шутки Тумана и своей не вовремя проснувшейся ярости.
— Что происходит, Туман? — тихо спрашивала я большого бера, чей зрачок действительно отражал свет луны в кромешной темноте, когда он буквально влетел на гору со мной на плече и усадил меня на нагретый в течение дня солнцем большой камень.
Черный лес лежал под нашими ногами в свете огромной луны.
Вид был завораживающе красивый, но, сидя на большом камне, я с тоской подумала о Севере.
— Грядет нехорошее время, Мия. Жестокое, мрачное и кровавое.
Туман опустился рядом со мной, раскрывая большую мускулистую руку, чтобы я могла сесть, прижавшись к его горячему каменному боку. И я с благодарностью сделала это, прижавшись к его жаркой смуглой коже, прячась от собственных мыслей и ночного холода.
От Тумана исходил аромат свежести, но не лесной, как у Севера, или морозной, как у Лютого. Словно Туман только что вышел из дождливого леса, полный озоном, капельками росы и яркой сверкающей радугой.
Так пахнет лес после дождя: свежестью, легкостью и дарящей жизнь влагой.
— Ты пахнешь дождем, — почему-то с улыбкой пробормотала я, боясь думать о войне со страшными безжалостными кадьяками.
Туман в ответ улыбнулся, кивнув, и привычным движением мощной руки откинул за плечи свои длинные черные волосы:
— У каждого бера свой запах.
Я не смогла сразу ответить, потому что подумала, что Север говорил мне об этом, и снова в груди зашевелилось что-то странное и такое тревожное, пока я всматривалась в лес под нашими ногами, тонущий в подступающем тумане, словно могла в нем что-то рассмотреть или услышать.
— А чем пахну я? — наконец подняла я голову, глядя на Тумана, который широко улыбнулся и сверкнул своим необычным зрачком:
— Севером!
Я смутилась, понимая, что меня снова бросило в жар от мыслей о том, что теперь я принадлежу ему.
Север оказался прав.
Прошли дни, боль стала меньше, и теперь всё произошедшее я стала воспринимать всё-таки немного иначе.
Нет, я не перестала его бояться совсем, но теперь думала о нем чаще, чем о ком-либо, чувствуя странную дрожь в теле, когда вспоминала его коронную фразу.
Или то, как он мурлыкал, вытворяя вещи, от которых было стыдно. Но приятно.
Понимая, что всё это время Туман просто смотрел на меня сверху вниз, широко улыбаясь, я стала буквально пунцовой, особенно когда услышала его довольный смешливый голос:
— О чем ты думаешь, Мия?
— А берам можно сломать нос и лишить их этого ужасно надоедливого обоняния?
Мужчина расхохотался, и в свете луны его зрачок снова сверкнул, ловя ее отражение внутри глаза.
— Туман, у тебя глаза необычные.
Бер кивнул, всё еще посмеиваясь, и перевел взгляд на меня, словно лишний раз давая увидеть то, как отражают лунный свет его глаза.
И снова я почему-то подумала о волках.
— Почему так?
Туман лишь пожал огромными, мощными плечами:
— Не знаю, я таким родился.