— Непохоже, чтобы она была уверена в том, что сама что-то знает.
Губы Белого изогнулись в насмешке, которая была сколь очаровательной, столь и пугающей, потому что, помимо белоснежных ровных зубов, красовались два выпирающих клыка.
Но даже эта насмешка не изменила его холодного взгляда, который он снова перевел на Осеннего.
Я смутно понимала, о чем они говорили и почему называли дедушку хранителем леса, но в груди становилось больно и обидно.
Да, пускай я не выглядела большой и наглой, но я была уверена в том, что вложил в меня дед за годы нашей жизни в лесу, которому он был верен до самой смерти.
А он был великим человеком.
Пусть не таким сильным и большим, как эти типы, но его душа была огромной.
Он бы никогда не бросил их на пути к смерти!
— Если она может спасти брата, дай ей шанс!
— А она может? — от насмешливого голоса, который резал мягко и упорно, хотелось выпрямиться и плюнуть в него, куда попаду.
— Ты ведь и сам понимаешь, что рана слишком серьезная, — голос Осеннего зазвучал напряженно и явно излишне настойчиво, когда светлые брови Белого сошлись на переносице и холодные глаза опасно сверкнули. — Сами мы не сможем помочь ему! Я не хочу потерять брата из-за твоей заносчивости!
Я не могла даже тяжело сглотнуть, потому что всё колом застряло где-то в горле, когда плечи Белого напряглись и в области его широкой мощной груди завибрировал низкий рокочущий звук.
Мужчина рычал.
— Она всего лишь мелкий никчемный человечек, — по-прежнему обманчиво сладко и мягко произнесли губы Белого, откуда были отчетливо видны его клыки, но его глаза сверкали, словно сотня серебряных стрел, которые были нацелены на Осеннего — такого же непреклонного и заносчивого.
— Она может помочь!
— Она ДОЛЖНА умереть! — в этот раз рев Белого вырвался наружу с такой силой, что задребезжали стеклянные предметы в доме, а я подпрыгнула от неожиданности.
Когда в дом влетели еще двое огромных мужчин, я едва истерически не захихикала.
Опа, какой сюрприз!
Снова совершенно обнаженные.
И на первый взгляд одинаковые.
Они были как две капли воды — темноволосые и зеленоглазые.
Оборотни-близнецы!
Господи, прелесть какая!
Но всё-таки они были меньше Белого.
Все трое, за исключением только Синеглазого, который был уже без сознания, истекая кровью, пока его братья были готовы друг другу перегрызть горло.
— Успокойтесь, — напряженно проговорил один из близнецов-оборотней, когда братья заняли оборонительную позицию между Осенним и Белым, видимо, готовясь отразить удар как с одной стороны, так и с другой.
— Это придумал не я, есть закон, — звенящим от напряжения ледяным голосом проговорил Белый, продолжая хмуриться, но пока не пытаясь напасть. — Тот, кто видел наш род, должен умереть.
— Я не пытаюсь противоречить закону, — мышцы на спине и руках Осеннего были напряжены так, что казалось, в воздухе скоро раздастся звон. — Просто дай ей время. Позволь попробовать вылечить его!
Близнецы закивали, тем не менее не позволяя себе расслабиться, когда я задержала дыхание, потому что обжигающе холодный взгляд голубых глаз снова остановился на мне.
Он не насмехался, но выглядел надменно расслабленным, раздавливая меня на мелкие молекулы, словно проверяя на прочность.
— Я просила его убить меня, — проговорила я, глядя в эти ледяные глаза, чуть кивнув на раненого Синеглазого, но говоря на удивление спокойно и стойко. — Там, в лесу, я хотела, чтобы он сделал это, потому что не верила, что смогу найти смысл жизни, оставшись совсем одна. Но он не убил. Он защищал меня и не пропускал тех медведей в дом. Его ранили из-за меня. И теперь я буду жить, чтобы отплатить ему добром, даже если он принес мне только зло и боль.
Осенний обернулся, хмурясь и недовольно сверкая яркими желтыми глазами, словно предупреждал, что я говорю совсем не то, что нужно.
Кажется, мне и правда было лучше молчать, но теперь я не могла остановиться, чувствуя в себе то, что называлось одним коротким весомым словом «совесть».
— Да, считайте, что я в долгу у вашего брата. И вылечу его, чего бы это мне ни стоило, а потом… Потом вы можете сделать то, что не сделал он.