— Нравится? — вдруг обернулся ко мне Север, как всегда полыхнув своими горящими в полумраке глазами, в которых теперь плясал восторженными искрами огонь, и лукавая улыбка изогнула чувственные губы, когда я поспешно отвела глаза, оттого что взгляд зацепился за величественно выпирающую эрекцию.
— Север! — смущенно и как можно более возмущенно ахнула я, хотя тело снова покрылось мурашками даже при мысли о том, что мы остались с ним наедине.
— Я про пещеру, — хохотнул медведь, обходя огонь и лукаво глядя на меня смешливыми глазами, в которых разгоралось пламя.
Он принялся из оставшихся веток сооружать некое подобие большой и длинной лежанки, которую аккуратно укрыл припасенным тетушкой Зои одеялом, поманив меня:
— Иди сюда, девочка. У огня ты быстро согреешься. Перекуси пока тем, что есть. Скоро я вернусь.
Осторожно усадив меня на лесной диван так, что на одной части одеяла я сидела, а второй была укутана словно в кокон, не снимая одежды, Север задержался возле меня на долю секунды, чтобы поцеловать, чуть закусывая нижнюю губу.
И унесся прочь, словно за ним гнались беровские черти.
Еще какое-то время я была не в силах даже пошевелиться, завороженная мягкими требовательными губами, которые касались моих так осторожно и вместе с тем так по-хозяйски, что в теле разливалась странная нега, готовая стать тем огнем, что так любит собираться внизу живота.
Лишь потрескивание сухих веток и завывание ветра, который не мог попасть внутрь, вернули меня в реальность, и я потянулась к огню, подставляя озябшие руки.
Не знаю, что согрело меня больше: открытый веселый огонь, тетушкино большое одеяло, в которое можно было завернуть целого медведя, или мысли о Севере, которые с каждым днем почему-то становились всё более интимными и откровенными...
В него легко было влюбиться.
Красивый огромный мужчина мог бы стать пределом мечтаний каждой женщины, которые только могли бы увидеть его в человеческом обличии.
Еще легче его было любить.
Огромный свирепый зверь, чья сила не знала границ и была ужасающей в гневе, который проявлял немыслимую заботу и удивительное терпение по отношению ко мне, не задумываясь о собственных желаниях и комфорте.
Это было что-то недоступное моему разуму и совершенно волшебное.
Согревшись окончательно, я с радостью избавилась от тонны сковывающей одежды, оставшись лишь в серой водолазке, штанах и угги, откинув край теплого одеяла. И попыталась оглядеться в тихой сухой пещере, где теперь стало по-своему уютно и даже как-то мило, когда ветки на входе зашевелились и показался Север, которому, как всегда, пришлось согнуться, чтобы войти.
С улыбкой я смотрела, как он трясет головой, откуда с черных кудрей посыпался мокрый снег, и замечала, как снежинки на пороге врываются с ветром внутрь пещеры, но тают прямо над берсерком от жара тела, не успев долететь до кожи.
Только почему-то Север не стремился пройти дальше, скованно остановившись у входа. Он даже не закрыл за собой ветки, что стали своеобразной дверью.
В душе тут же шевельнулся ужас.
Неужели что-то случилось с остальными?
Только Север, как всегда, почувствовал мой настрой, проговорив, как мне показалось, немного смущенно:
— Мия, ты же понимаешь, что мы звери?
Так, это уже интересно и даже интригующе.
Я кивнула в ответ, уставившись на Севера во все глаза, когда он скованно повел огромным мускулистым плечом, продолжив осторожно, словно подбирал слова:
— Конечно, в идеале в нас должны быть уравновешены человеческая и звериная стороны, но на деле всё это очень сложно и требует больших усилий, чтобы не скатиться в звериное существование целиком и полностью.
Всё еще не понимая, к чему было это откровение, я зачарованно слушала огромного возбужденного мужчину, который почему-то не торопился входить и словно был готов в любую секунду выскочить на улицу снова, растворившись в темноте ночи и плотной пелене снега.
— Когда в бере кровь намешана и есть хоть капля сторонней человеческой крови, ему легче. Легче быть человеком. Ну, знаешь, ходить в одежде. Жить в доме. Есть, используя столовые приборы. Готовить еду, в конце концов. Для таких же, как я, это пытка. В чистокровных звериные инстинкты гораздо сильнее. Порой они затмевают разум, и тогда слияние с природой неизбежно.