— Хочешь узнать о моем отце и брате?
— Вы точно мысли не читаете? — прищурившись, заглядывала я в его синие глаза, с радостью увидев, как его чувственные губы дрогнули в улыбке.
— Нет, нам это просто не нужно.
— Если тебе неприятна эта тема, то я...
— Всё в порядке, Мия. Я понимаю тебя. Я бы с ума сошел за это время, если бы чего-то о тебе не знал.
— Так ты и не знаешь, — начала было я, потому что мы как-то слишком мало разговаривали, занимаясь при встрече другими полезными вещами. Только осеклась, ошарашенно выпучив глаза на то, как черная бровь Севера смешливо и очень многозначительно изогнулась, давая понять, что как раз он-то знает всё. — Откуда?!
— Пусть это станет нашим маленьким секретом.
Только это я собиралась обязательно выяснить обязательно, но позже, а пока меня интересовало другое, и Север снова притих, а потом глубоко вздохнул, словно настраивался на неприятный разговор.
— Мой род далек от понятия «дружелюбный», девочка. А уж говорить про кадьяка, что он может быть добрым, и вовсе полный бред. Но мой отец был именно таким. Добрым. Справедливым. Честным. Откровенным. В каждой истории всегда есть абсолютное добро и абсолютное зло. Так вот папа был чистым добром. Как старший сын своего отца он занял место наставника и правителя кадьяков в двадцатые годы этого столетия. Он чтил законы беров и даже создал некий совет из наиболее старых, уважаемых и мудрых старейшин, чтобы они могли принимать решения сообща и были его поддержкой. А потом у людей началась война. Та, которая объединила весь мир против одного агрессора.
— Вторая мировая?
— Она. Бурые первые решили встать на защиту людей, как это было раньше. И мой отец присоединился к ним. Это была первая война в истории берсерков, когда все четыре рода объединились, чтобы защитить людей и собственные земли. После ее окончания отец понял, что время беров подходит к концу. Он говорил, что люди изобрели слишком много ужасного оружия, против которого бессильны даже мы. И что нельзя, чтобы наш род оказался в клетках, где над нами будут ставить опыты, которые он видел собственными глазами. Выхода было всего два: изолироваться сильнее, как это было раньше, или попытаться стать ближе к людям. Папа выбрал второе. Он разрешил брать в жены человеческих женщин и уходить в мир людей, чтобы остаться там навсегда. Старейшины поддержали его решение, когда услышали все доводы отца. Но нашлись и те, кто был против.
— Как твой дядя?
Север кивнул, и снова в его глазах появилось это ужасающее пламя, когда даже черный зрачок вдруг стал в разы меньше, словно зверь проснулся, почувствовав кровь.
— И как мой брат. Совместно они устроили заговор за спиной отца, собирая под своим началом тех, кто был против глобальных перемен и кто не собирался отпускать беров в мир людей.
Я обхватила горячую ладонь Севера, обеими руками сжав ее, чтобы хоть как-то выразить свою поддержку и жуткую боль, которая колола в самую душу, отражаясь в синих печальных глазах.
— Брат убил отца.
Я вздрогнула от этих слов, прижимаясь к Северу, чей голос дрогнул, и бер молчал какое-то время, прежде чем смог продолжить:
— А папа знал. Всё знал о заговоре и тех, кто его затеял, но не пытался помешать, потому что слишком любил сына. И даже когда брат убивал его, он не пытался отбиваться. Он просто стоял на коленях, глядя в его глаза с такой же любовью и прощением, как всегда. Только брата это не остановило.
Широкая горячая ладонь опустилась на мою щеку, осторожно стирая покатившиеся слезы, когда я не смогла удержать эмоций, понимая, что Север видел всё это своими глазами.
— Брата провозгласили новым правителем кадьяков, который отменил все реформы отца, убивая человеческих жен беров и тех, кто пытался протестовать против этого. А потом я убил его. И я не жалею об этом, Мия. Можешь считать меня зверем и чудовищем, но я бы сделал это еще тысячу раз, будь у меня такая возможность.
Я обхватила его торс руками, прижимаясь к широкой груди мокрой щекой, и слышала, как колотится его сердце.
Своими объятьями я хотела показать ему, что не считаю его чудовищем и поддерживаю всей душой А еще люблю. Очень.
— Север?
— М-м-м?
— Не все кадьяки злые. Теперь я знаю это точно.
Север тихо рассмеялся, прижимая к себе ближе и целуя в кончик носа: