Фог молча откидывает волосы с лица и поворачивается ко мне. Кожа закопчённая – полбеды; беда, что и брови, и ресницы так опалены, что их едва видно.
– Вот я страшилище, да? – всхлипывает Фог и утыкается в расшитые рукава.
– Ну-ну, погоди плакать, – отвожу я ткань с её лица. – Нос распухнет – точно красавицей не будешь. Дай-ка гляну, нет ли у тебя ожога.
– Нет, – буркает Фог и отворачивается.
Обхожу её и снова сажусь – лицом к лицу.
– Так ты из-за бровей, что ли, плачешь? Фьють, ерунда какая!
– Да что бы понимал, Дёран! – вспыхивает мгновенно, что цветы эрисеи. – А как я к нему выйду?
– Беда-беда, – развожу руками. – Ты бы воды сперва добыла и умылась от копоти. А там посмотрим, чем тебе помочь можно. Ну же, что ты как маленькая! Так себя только глупые любовницы у богатых вельмож и ведут.
– Я киморт! – мгновенно вскидывается Фогарта и утирает лицо рукавом. – И учёная! Сейчас будет тебе вода.
Фог поднимается, всплёскивает руками – кисти рук словно размазываются лиловатым туманом, но только на миг – и воздух начинает сиять. Скоро уже можно различить очертания большой прозрачной чаши; наполняется она медленно, но верно – капельки и струйки воды текут в неё отовсюду: с потолка, из-под пола, собираются в воздухе… Когда воды становится достаточно, Фогарта плюхает чашу на пол, садится сама, по-мужски складывая ноги, и принимается старательно умываться.
Достаю из сумы шкатулку с краской и разным мылом, а оттуда – синий брусок.
– На-ка, попробуй этим.
Фог бурчит что-то в благодарность и взбивает из мыла пену.
Воздух начинает пахнуть весной в горах.
Не меньше года минуло с тех пор, как я гостил у Алаойша в прошлый раз, а Фог так и не поменялась ни на гран. И без того круглые ногти она стрижёт совсем коротко, а после стыдливо прячет руки; волосы завивает и подкрашивает листьями клиппы, но потом безжалостно убирает под заколку; хиста нарочито строгая и тусклая, но из-под неё виднеется краешек бирюзового нижнего платья. Так упрямство и честолюбие велят Фог быть учёной-кимортом, строгой и сухой, а сердце тянется к красоте. По мне, так это дело хорошее: вон, я ношу по десять разноцветных нижних одеяний, одно другого затейливее, и разве ж кто слово дурное сказал? То-то же.
Но у неё пока честолюбие сильней.
Семья Фог лишь два века назад получила от солнцеподобного Великого ишмы высочайшее право бывать при дворе и владеть землями, и слишком мало времени прошло, чтобы благородная кровь вымыла из облика вчерашних простолюдинов черты, привнесённые браками с иноземцами. Поэтому глаза у Фог не благородного миндалевидного разреза, а кругловатые, как у северян, да ещё вдобавок и слишком светлые; у неё крупные кисти и широкие запястья, более подобающие землепашцам; кожа её жадно впитывает солнце и быстро смуглеет.
Фог себе не нравится.
Раньше Алаойш посмеивался и говорил, что достаточно и того, что у неё высокий лоб и красивая улыбка, – значит, и ума, и сердечной чуткости дано вдоволь. А теперь он не смеётся, но частенько смотрит на Фог, когда та не замечает, – и просит иногда распустить волосы.
Фог не понимает, смущается по привычке и пеняет на свою нескладность.
– И как я теперь?
Отвечаю со всей честностью.
– Красавица. А брови… Дай-ка мы их тебе подкрасим. Да и ресницы заодно. Если все с умом сделать, то Алиш и не заметит.
– Правда? – выдыхает она и на коленках подползает ближе. Прозрачная чаша с мыльной водою покачивается на ковре, словно кувшинка на пруду. – Подкрась, Дёран. Я не умею.
– Иди к нам, в бродячие сказители, и научу, – улыбаюсь лукаво.
Фог смеётся.
– Мне и тут хорошо. А Алиш… Алаойш сердится?
– Нет, – говорю, а сам разбираю баночки с краской. – Он за тебя испугался, глупую. Вдруг ты обварилась или руки сожгла? Вы, киморты, себя лечить не умеете, и, если сразу к врачевателям не пойти – худо может быть… А ну-ка закрой глаза. И посиди смирно.
Стрелка часов не успевает сделать и трёх оборотов, а Фог уже крутится перед зеркалом, алея, как невеста на выданье. Чаша с мыльной водой, забытая на ковре, медленно прорастает лиловыми цветами – видно, много морт вложено в её создание.
– Хорошо? – оборачивается Фог, сияя.
Киваю важно:
– Хорошо. А теперь пойдём-ка к Алишу. Пусть готовит стол для дорогого гостя – целый Дёран-Сказитель приехал, праздновать надо! Тут уж не до беды в лаборатории, верно?
Фог смеётся.
Киморты – не изнеженные вельможи: они не нуждаются в слугах или в страже. Зачем, если к твоим услугам дыхание этого мира, всемогущая морт? Вот и Алаойш, не отвлекаясь от повести о моих странствиях и партии в на-джи, успевает воссоздать по памяти низкий стол и мягкие подушки-сиденья, переместить из подвала жаровни, посуду и приборы. Передвигая монетки из обсидиана и коралла по круглой доске для игры, я краем глаза наблюдаю за тем, как из кладовой выплывают яства, окутанные лиловатой дымкой морт. Фрукты в корзинах – крупные, шишковатые плоды чи с пряной мякотью, сочные кислые ригмы, нежнейшие розоватые айки – некоторые с женский кулак величиной; россыпь синих «ягод жизни» на фарфоровом блюде украшена желтыми листьями клиппы; холодное мясо уже разрезано на тонкие листы, а «морские пальцы» очищены от раковин. Специи и густые соусы Фог выносит сама, на большом деревянном блюде с множеством углублений.