– Когда ты встретила мертвоходца?
– В том году, – неохотно откликнулась Огита. – С дочками в лесу ягоды собирали, отвлеклись. Он ка-а-ак плюнул, я собой-то Верду закрыла, а потом куртку сорвала – и бежать. Лес в том месте гнить начал, конечно, но мастер порошком гниль сжёг, огонь потом до траншеи дошел и сам загас. Меня серебром отпоили, а Верда напугалась только. Другим хуже бывало.
За разговором окраины, утопающие в садах, незаметно кончились. Огита вывела эстру на главную улицу, и там народу бродило побольше. Кто-то отворачивался, кто-то, наоборот, с любопытством тянул шею; позади скоро собрался хвост из ребятни, но ни шума, ни расспросов не было – изредка кто-то выкрикивал приветственное «Орра, странник!», чаще юноши в охотничьих одеждах или взрослые мужчины. Лиловая дымка морт над крышами дрожала, как летнее жаркое марево.
В поселении царил страх – и отчаянная надежда.
Ближе к центру во дворах стали попадаться колодцы – один на три-четыре дома, да и сами дома выглядели богаче и наряднее. Срубы – так на два-три этажа, крыши – так черепичные, а не дерновые. И везде, у каждого жилища, рос всё тот же высокий кустарник с бледно-жёлтыми цветами.
– Огита, а чем живёт ваше поселение? Торговля пушниной? И я почему-то не вижу огородов…
– Огороды на южной стороне, за домами, там же и скотный двор. А тут раймовые сады и пасеки. – Огита искоса бросила на эстру настороженный взгляд. – Сам, небось, теперь понимаешь, отчего мы так дружны. В одиночку раймовый сад не возделаешь, за ним пригляд нужен круглый год. Пчеловоды – чтобы пасеку в порядке содержать, ведь без пчёл ягод мало уродится. Садовники за кустами ухаживают, где надо – там опору ставят, или ветки обрезают, или мох-паразит подчищают… Работы много.
– Что же, целиком поселение в садоводах ходит?
– Отчего же, – пожала плечами Огита. – У кого к чему душа лежит, тот тем и занимается. Виноделы есть, а ещё купцы, которые не побоятся в город через леса поехать. А где купцы, там и охранники… О-хо-хо, к нам, в деревню, не суются давно, а вот по дороге напасть могут, – невесело усмехнулась она. – Во всём Лоргинариуме только в нашем поселении райму и смогли приручить. Прежде только лорга, говорят, вино из раймы делал – и сейчас делает, но наше всё равно лучше. У него вино едва прозрачное, а у нас – чистое солнце, – похвасталась Огита. Глаза у неё впервые с начала разговора заблестели азартно. – Семьдесят лет назад пришел бродячий мастер, нашему мастеру отец, да осел здесь. С собой он принёс три черенка раймы. Сорт был особый: за один год прижился, за десять – разрослось огромное поле. А как первый урожай ягод всей деревней сняли, как вино из него поспело – так с тех пор и не бедствовали. С тех пор кой-что мы растим, конечно, на огородах, и стадо в пятнадцать голов держим – на шерсть и молоко, и дичь бьём – благо леса тут изобильные и шесть семей охотников на всё поселение мяса добывают… Но остальное больше подводами в городе закупаем. Каши разные, соль, приправы с юга, ткани, меха – и не жалуемся.
– И неужели мирно живёте? Нет ни споров из-за раздела прибыли, ни богатых, ни бедных?
– Всякое бывает, все мы люди, – пожала плечами Огита. – Но трудные дела решаем сами, на сходке. Да и потом… Десять дней пути до ближнего города. Когда кругом одни звери да дикие земли – меняются люди, друг за друга держаться привыкают. Богаче иных у нас семья мастера, семья врачевателя, охотники и купцы. Да вот куда им деньги в лесу-то девать? То-то же.
– Интересно.
Огита тем временем поднялась на порог одного из домов и без стука распахнула дверь:
– Орра, Игим! Я привела эстру. – И оглянулась: – Проходи за мной, странник. Здесь ты будешь гостем.
Эстра взошел на крыльцо и переступил через порог, оглядываясь по сторонам. Дом был не из бедных: пол устилали ишмиратские цветные ковры, наслаиваясь один на другой, оконные стёкла казались прозрачней родниковой воды, и даже на глухой стене висела квадратная панель с мозаикой из чёрного и медового янтаря. На верхние этажи вела широкая лестница с резными перилами; напротив неё, под янтарной панелью, стояли застеленные шкурами лавки и длинный стол – одним концом он примыкал к выбеленному боку печи. Эстра с наслаждением вдохнул запах дома: свежего хлеба, тёплого дерева, дымка, сухих цветов, человеческого тела и пыли от ковров. Это было знакомо, уютно, но… чуждо?
«Мой дом пах иначе?»
– Орра, странник! – наконец показался на лестнице хозяин – высокий человек преклонных лет с чёрными глазами южанина и широкими скулами. В одежде тоже сквозили южные мотивы: коричневая вышивка по вороту жилета; широкий пояс, трижды обёрнутый вокруг талии; пышные штаны, как у всадников-арафи в пустыне. Левая рука хозяина была плотно замотана белой тряпицей, и повязка, похоже, до самого локтя уходила под рукав свободной рубахи. – Колесо Судьбы наконец-то обернулось удачей. Ты ведь не откажешь нам в небольшой просьбе… – хозяин запнулся, и голова у него дёрнулась, как будто он хотел оглянуться на что-то, но боялся себя выдать, – … по обычаю?