Взгляд уловил, как пчела с жужжанием опустилась на колокольчик. Маргарет сказала себе: как только она появится со своей добычей, это будет как сигнал к бою. И вот пчела вылетела.
— Мама! Папа собирается покинуть Хелстон! — выпалила Маргарет. — Намерен оставить служение и переехать в Милтон-Нотерн.
Три роковых факта прозвучали.
— С чего ты взяла? — удивленно и недоверчиво спросила миссис Хейл. — Кто сказал тебе эту нелепицу?
— Сам папа, — ответила Маргарет, страстно желая произнести что-нибудь нежное и утешительное, но не находя нужных слов.
Они подошли к скамейке. Миссис Хейл села и, заплакав, пробормотала сквозь слезы:
— Ничего не понимаю. Или ты страшно заблуждаешься, или я не в силах тебя понять.
— Нет, мама, я не заблуждаюсь. Папа написал епископу, что сомнения не позволяют ему добросовестно исполнять обязанности священника англиканской церкви, поэтому считает себя обязанным оставить службу в Хелстоне. Еще он обратился к мистеру Беллу — ты знаешь, это крестный отец Фредерика, — и тот организовал наш переезд в Милтон-Нотерн.
Все это время миссис Хейл внимательно смотрела на дочь и, судя по выражению лица, постепенно начинала верить в реальность происходящего.
— Это странно, — заключила она в конце концов. — Прежде чем решиться на такой шаг, он непременно поговорил бы со мной.
С острым сожалением Маргарет осознала, что мама должна была узнать правду гораздо раньше. Несмотря на ее постоянное недовольство и упреки, отец совершил огромную ошибку, переложив жизненно важный разговор на плечи дочери. Маргарет опустилась на скамью рядом с матерью, склонила ее безвольную голову себе на грудь и прижалась щекой к волосам.
— Милая, любимая мама! Мы так боялись причинить тебе боль. Папа отчаянно переживает: ведь ты не отличаешься силой, а впереди ждут тяжкие испытания.
— Когда он открылся тебе?
— Вчера, только вчера вечером, — поспешно ответила Маргарет, услышав в вопросе ревность, и, чтобы пробудить сочувствие к мучительным сомнениям и переживаниям отца, воскликнула: — Бедный папа!
Миссис Хейл подняла голову:
— Что он имеет в виду под сомнениями? Разумеется, не то, что думает иначе, чем церковь?
Маргарет покачала головой, и в глазах ее блеснули слезы. Матушка задела оголенный нерв разочарования и сожаления.
— Разве епископ не способен вернуть его на путь истины? — воскликнула миссис Хейл с легким раздражением.
— Боюсь, что нет, — вздохнула Маргарет. — Впрочем, я не спрашивала — боялась услышать ответ. В любом случае все уже решено. Через две недели папе предстоит покинуть Хелстон. Точно не помню, но, кажется, он даже сказал, что уже подал прошение об отставке.
— Через две недели! — в ужасе повторила миссис Хейл и за облегчением обратилась к испытанному средству — слезам. — Право, очень странно и крайне неправильно. Больше того, попросту жестоко! Ты говоришь, что из-за мучительных духовных терзаний он решил оставить службу, но при этом даже не посоветовался со мной. Уверена, что, если бы поделился сомнениями в самом начале, мне удалось бы задушить их в зародыше.
Маргарет и сама считала поведение отца неверным, однако не могла вынести обвинений со стороны матери: скрытность его основывалась на нежности и жалости и могла бы показаться трусливой, но никак не жестокой.
— А я-то надеялась, что ты, мама, с радостью покинешь Хелстон, — проговорила дочь, немного помолчав. — Здешний воздух ведь так плохо на тебя влияет.
— Неужели смог промышленного Милтон-Нотерна — где сплошь трубы и копоть — окажется лучше этого чистого, ароматного, пусть даже слишком мягкого и расслабляющего, воздуха? Только представь жизнь среди фабрик и пролетариев! Хотя, конечно, если твой отец отречется от церкви, нас больше не примут в приличном обществе. Позор! Унижение! Бедный дорогой сэр Джон! Как хорошо, что он не дожил до этого ужасного времени! Когда мы с тетушкой Шоу в детстве жили в Бересфор-Корте, каждый день после обеда сэр Джон произносил один и тот же тост: «Церковь и король! Долой охвостье!»
Маргарет обрадовалась, что воспоминания увели матушку от мыслей о молчании отца относительно столь важной и близкой сердцу темы. После глубоких опасений по поводу природы отступничества это обстоятельство беспокоило ее больше всего.
— Ты же знаешь, мама, как узок здесь круг общения. Ближайшие наши соседи, Горманы (кстати, мы очень редко с ними встречаемся), точно так же погружены в коммерцию, как жители Милтон-Нотерна.
— Да, — едва ли с негодованием заявила миссис Хейл. — Вот только Горманы делали кареты для половины дворян нашего графства и хоть как-то с ними общались. А фабричные? Подумать только! Кто станет носить хлопок, если может позволить себе льняное полотно?