Когда отец проснулся, она встретила его радостной улыбкой, в которой не было ни тени усталости. Он улыбнулся в ответ, но слабо, как будто это было для него непривычно. На его лицо опять вернулось выражение обычного беспокойства. У него была привычка приоткрывать рот, как будто он говорил, что постоянно изменяло форму его губ и придавало лицу нерешительное выражение. Но у него были такие же большие нежные глаза, как у дочери. Их зрачки двигались медленно, почти величаво, и были прикрыты прозрачными веками. Маргарет была больше похожа на него, чем на свою мать. Иногда люди поражались, что у таких красивых родителей дочь была далеко не так красива, некрасива вообще, как полагали многие. Ее рот был широковат и совсем не напоминал бутон розы, слегка раскрывающийся, чтобы сказать «да» или «нет» или «пожалуйста, сэр». Но ее пухлые алые губы имели мягкий изгиб. А кожа, не белая и не светлая, была гладкой и нежной, напоминая цветом слоновую кость. Если выражение ее лица было обычно слишком сдержанным и даже высокомерным для такой молодой девушки, то теперь, разговаривая со своим отцом, она сияла, как утро, на щеках появились ямочки, а взгляд говорил о детской радости и бесконечной надежде на будущее.
Маргарет вернулась домой в конце июля. Деревья в лесу оделись в темную, густую зелень, а папоротник под ними купался в косых солнечных лучах. Дни стояли знойные и душные. Маргарет много гуляла, сминая папоротник с жестоким весельем, чувствуя, как он поддается под ее легкими ступнями и испускает ему одному присущий аромат. Она забредала на пустоши, купавшиеся в теплом ароматном свете, видела множество диких, свободных, живых существ − зверьков и насекомых, наслаждающихся солнечным светом, травы и цветы. Эти прогулки в полной мере оправдали ожидания Маргарет. Она набиралась гордости у своего леса. Люди, живущие по соседству, были близки ей. Она завела сердечных друзей, с радостью училась говорить, как они, чувствовала себя среди них свободно, нянчилась с их детьми, беседовала с ними или читала медленно и отчетливо для стариков, носила вкусные похлебки больным, вскоре решилась преподавать в школе, куда ее отец ходил каждый день. Ей постоянно хотелось пойти и навестить кого-то из новых друзей − мужчину, женщину или ребенка − живущих в коттеджах в зеленой тени леса. Ее жизнь за пределами дома была превосходной, однако в доме далеко не все шло на лад. Она винила себя, как может винить ребенок, за проницательность, за то, что она понимала, что все не так, как должно было быть. Ее мать, всегда такая добрая и нежная, казалась временами очень недовольной их положением. Она считала, что епископ поступил несправедливо, не предоставив мистеру Хейлу лучшего положения, и укоряла своего мужа за то, что он не мог заявить о своем желании оставить приход и получить более высокий пост. Он неизменно отвечал, что если бы ему удалось сделать что должно в маленьком Хелстоне, он был бы вполне доволен. Но с каждым днем отец становился все более подавленным. Каждый раз, когда миссис Хейл требовала, чтобы ее муж просил о повышении, он все больше замыкался в себе. В такие дни Маргарет старалась примирить свою мать с Хелстоном. Миссис Хейл жаловалась, что близкое соседство с лесом плохо сказывается на ее здоровье, и Маргарет пыталась напомнить ей об освещенных солнцем пустошах. Она была уверена, что мать просто слишком привыкла к домашней жизни, редко прогуливаясь за пределы церкви, к школе и соседским домам. На время такие разговоры помогли, но когда наступила осень, и погода стала более изменчивой, мысли матери вернулись к нездоровому климату Хелстона. Она снова стала жаловаться, что, хотя ее муж более образован, чем мистер Хьюм, и лучше исполняет обязанности приходского священника, чем мистер Голдсворт, он не занимает такой высокий пост, как эти два их бывших соседа.
Маргарет оказалась не готова к атмосфере недовольства, царящей в доме. Она с удовольствием рассталась с роскошью, царившей в доме на Харли-стрит, которая лишь мешала ее свободе. Конечно, роскошь приносила наслаждение, но в то же время гордость могла помочь Маргарет обойтись без нее, если было нужно. Но облака никогда не приходят с той стороны, откуда их ждешь. Когда раньше Маргарет проводила каникулы дома, она только изредка слышала жалобы матери. Воспоминания тех времен были счастливыми, — она просто забывала все неприятные мелочи.
Во второй половине сентября начались осенние дожди и сильные ветры. Маргарет вынуждена была проводить дома больше времени, чем прежде. В Хелстоне было мало людей их круга, и в доме пастора редко бывали гости.
− Хелстон, несомненно, одно из самых захолустных мест в Англии, − заявила миссис Хейл в одну из своих плохих минут. − Я не могу не сожалеть о том, что папе не с кем здесь общаться: мы живем так уединенно, что он неделями не видит никого кроме фермеров и рабочих. Если бы мы только поселились на другой стороне прихода, мы бы могли прогуливаться до Стэнфилдза, и, конечно, навещать Горманов.
− Горманы?− переспросила Маргарет.− Это те Горманы, что разбогатели на торговле в Саутгемптоне? Я рада, что мы не навещаем их. Я не люблю торговцев. Я думаю, нам лучше жить вдали от всех, общаясь только с сельскими жителями и рабочими, и людьми, которые не умеют притворяться.
− Ты не должна быть такой привередливой, Маргарет, дорогая! − сказала ее мать, вспоминая молодого красивого мистера Гормана, с которым она однажды познакомилась у мистера Хьюма.
− Вовсе нет! У меня весьма разносторонний вкус. Мне нравятся люди, чьи занятия связаны с землей. Мне нравятся солдаты и моряки, и еще ученые люди. Ты же не хочешь, чтобы я восхищалась мясниками, булочниками и изготовителями свечей, правда, мама?
− Но Горманы никогда не были ни мясниками, ни булочниками, — они очень уважаемые люди и занимаются производством экипажей.
− Очень хорошо. Производство экипажей − та же самая торговля, и я думаю, они намного бесполезнее, чем мясники и булочники. Как же я уставала кататься каждый день в экипаже тети Шоу, и как я наслаждалась прогулками!
И Маргарет гуляла, несмотря на погоду. Она была так счастлива, уходя из дома, что готова была пуститься в пляс. Она шла по пустоши, а западный ветер мягко подталкивал ее в спину. Ей казалось, что она − листок, уносимый осенним ветром. Но по вечерам ей было трудно сохранять мир в семье. Сразу же после чая отец удалялся в свою маленькую библиотеку, и они с матерью оставались наедине. Миссис Хейл никогда не интересовалась книгами и в начале своей семейной жизни запрещала мужу читать ей вслух, пока она работала. Иногда они играли в триктрак. Но позже у мистера Хейла появилось много забот, связанных со школой и приходом, и вскоре он обнаружил, что жена вовсе не считает эти заботы важной частью его профессии, а полагает, что он поступает так просто, чтобы позлить ее. Тогда он стал уходить в свою библиотеку, где проводил вечера за чтением философских и богословских трактатов.
Когда Маргарет приезжала домой на каникулы, она привозила с собой большую коробку книг, рекомендованных учителями или гувернантками. Тогда же она выяснила, что летний день слишком короток, чтобы тратить его на чтение. Теперь у нее были только книги английских классиков, которые были перенесены из отцовской библиотеки, чтобы пополнить маленькие книжные полки в гостиной. «Времена года» Томсона, «Коупер» Хейли, «Цицерон» Миддлтона были самыми новыми и самыми занимательными из них. На книжных полках помещалось не так уж много книг. Маргарет рассказала матери все подробности своей жизни в Лондоне. Миссис Хейл слушала с интересом, иногда удивлялась и задавала вопросы, а иногда, не без сожалений, сравнивала спокойную и комфортную жизнь сестры с довольно скромным образом жизни в Хелстонском приходе. В такие вечера Маргарет частенько довольно резко обрывала разговор и слушала, как дождь стучит по свинцовому подоконнику эркерного окна. Один или два раза Маргарет поймала себя на том, что считает капли. Она гадала, сможет ли когда-нибудь спросить, где сейчас Фредерик, что он делает, давно ли получали от него письмо. Но Маргарет также понимала, что хрупкое здоровье матери и явная неприязнь к Хелстону начались со времени мятежа, в котором Фредерик принимал участие. Маргарет никогда не знала подробностей случившегося, но ей казалось, что вся семья молча согласилась делать вид, что забыла об этой печальной истории. Это заставляло Маргарет останавливаться и уходить от опасной темы. Когда Маргарет была с матерью, отец казался ей тем самым человеком, к которому можно обратиться с вопросом. Когда же она была с отцом, она думала, что легко могла бы поговорить со своей матерью. Возможно, что ничего нового она бы не услышала. В одном из писем, которые она получила до отъезда с Харли-стрит, отец написал ей, что они получили весточку от Фредерика. Он находится в это время в Рио-де-Жанейро в добром здравии и посылает ей горячий привет. Это были скупые строчки, — ни капли живого участия, которого она ожидала. Фредерика всегда называли не иначе, как «бедный Фредерик» в те редкие часы, когда упоминали его имя. Его комната оставалась точно такой же, какой он ее оставил. Диксон, служанка миссис Хейл, регулярно убирала ее и поддерживала в порядке. Диксон всегда вспоминала день, когда леди Бересфорд взяла ее в дом сэра Джона в качестве служанки к прекрасным мисс Бересфорд, красавицам Рутлэндшира. Служанка всегда считала мистера Хейла препятствием, вставшем на пути блестящего будущего юной леди. Если бы мисс Бересфорд не вышла в такой спешке замуж за бедного сельского священника, кто знает, кем бы она могла стать. Но Диксон была слишком преданной, чтобы оставить свою госпожу в несчастье (то есть в замужестве). Она осталась с ней и всегда считала себя доброй защитницей-феей, в чьи обязанности входит расстраивать планы злобного великана мистера Хейла. Мастер Фредерик был ее любимцем и гордостью, и она еженедельно приходила прибирать его комнату, будто он мог вернуться домой в этот же вечер.