Орри с трудом удержался от того, чтобы не нахмуриться.
– Да, знаю. Плантация Ламотта. Это недалеко, – произнес он.
– Мы приехали из Нового Орлеана: мамушка Салли, Вильфранш и я. Никто из нас не уезжал из дому больше чем на два дня. Боюсь, в Новом Орлеане люди ужасно провинциальны. Многие, пройдя от Оружейной площади до берега Миссисипи, сказали бы вам, что на всем континенте не на что посмотреть.
Конечно, она его поддразнивала, и он рассмеялся от души.
– Ну, в любом случае, – продолжала девушка, – Каролина для нас нечто совершенно новое. Мы надеялись добраться до Резолюта к обеду, но теперь, конечно, не успеем. Вынуждена признать, здешние дороги такие неровные. Вильфранш – прекрасный кучер, но здесь нам попалось уж слишком узкое место. Лошади вырвались из упряжи и умчались, карета перевернулась… – Она пожала плечами – непринужденно и выразительно. И одарила Орри удивительно теплой улыбкой. – К счастью, некий кавалер скакал мимо и спас нас.
Орри порозовел:
– Вы больше обязаны спокойствию той змеи, чем мне.
– Нет, мистер Мэйн, именно вас я должна благодарить. – Мадлен Фабрей порывисто коснулась его рукава. – Всегда…
На мгновение она заглянула ему в глаза. Потом, заметно покраснев, отдернула руку, и на ее лице отразилась досада.
Орри недоумевал. Ему показалось, что девушке самой хотелось дотронуться до него, но когда она это сделала, то тут же пожалела о своем поступке. Орри слышал, что женщины в Новом Орлеане обладают в высшей степени утонченными манерами, но ведь коснуться рукава мужчины в знак благодарности – это не такой уж страшный грех? Что же ее так раздосадовало?
Конечно, спросить он не осмелился. А если бы даже и осмелился, то ответа все равно бы не получил. В этой девушке чувствовалась какая-то закрытость, некий барьер, который прятал от мира ее мысли и чувства. За этим барьером и скрывался ответ на маленькую загадку: почему рука, коснувшаяся его, была тут же отдернута с удивлением и, возможно, даже с легким стыдом?
Но даже несмотря на этот флёр загадочности, Орри казалось, что он уже много узнал об очаровательной путешественнице, и за такое короткое время. Она была умна, аристократична, но, в отличие от многих дам своего круга, не так холодна и бесстрастна. Скорее наоборот – она проявляла свои чувства с милой непосредственностью, и эти пленительные свойства ее натуры привлекали даже больше, чем ее красота. На одно головокружительное мгновение Орри вдруг охватило чувство, что они нашли друг друга.
Романтический осел, подумал он уже через секунду. Вильфранш вежливо, но недвусмысленно намекнул на то, что хорошо бы продолжить путь. Орри откашлялся:
– В миле отсюда, на развилке, есть лавка. Там я найду для вас пару мулов и двух-трех негров, чтобы поставить вашу карету обратно на дорогу.
Он помог кучеру собрать рассыпавшийся багаж, хотя и делал это без особого рвения. Ему неприятно было думать, что эта милая молодая женщина едет в гости к владельцу Резолюта Джастину Ламотту, которого он отлично знал и недолюбливал.
Ламотт происходил из древнего гугенотского рода. Его предок прибыл в Каролину более чем на год раньше Чарльза де Мэйна. Поэтому Джастин, его брат Фрэнсис и вся их большая семья смотрели на Мэйнов сверху вниз, как, впрочем, и на всех остальных. Такому высокомерию ничуть не мешало то обстоятельство, что из-за плохого управления своей землей и весьма расточительного образа жизни Джастин почти совсем обнищал. При первом и даже при втором знакомстве он производил весьма приятное впечатление, многие даже считали его чрезвычайно обаятельным. Однако Орри знал его совсем с другой стороны.
Неудивительно, что ему так хотелось выяснить как можно больше о гостье этого человека. Передавая кучеру очередной перепачканный саквояж, он спросил Мадлен:
– Судя по вашему имени, вы француженка?
Она засмеялась:
– В Новом Орлеане почти у всех французские имена, потому что большинство местных жителей и особенно церковники упорно настаивают, что не могут ни произнести, ни запомнить что-либо другое. Вы же знаете, французы могут быть ужасными снобами.
– Да, знаю. В Каролине тоже есть французы. – Орри так и подмывало сказать что-нибудь нелестное о Джастине, но он сдержался. – Так откуда ваша семья?
– По отцовской линии наш род ведет свое начало из Германии. Мой прапрадед, Фабер, был одним из первых поселенцев на так называемом немецком побережье, это около двадцати пяти миль вверх по реке от Нового Орлеана. В той части света живет много немцев, но за последние сотни лет, по сути, не осталось ни одной немецкой фамилии. Баквайтер стал Бовалде, Кернер – Квирнелом. Я могу с десяток таких перемен назвать.