Весь следующий день она держалась как могла, отдавая распоряжения насчет похорон. И только к вечеру упала на кровать и прорыдала почти час, совершенно раздавленная и смертью отца, и той отвратительной тайной, которую он взвалил на нее. Была минута, когда она почти ненавидела его за то, что он все рассказал. На Юге иметь даже одну каплю черной крови было все равно что иметь кожу черную, как эбонит.
На похороны пришли многие известные политики и деловые люди города – католики и протестанты. Все были со своими белыми женами, и, увидев их, Мадлен поняла, чего стоило ее отцу все эти годы хранить их семейную тайну. Последние капли досады на него испарились, она оплакивала отца и благословляла его в одно и то же время.
Лежа без сна в темноте, Мадлен спрашивала себя, как она вообще могла согласиться на это тайное свидание с молодым кадетом. Ее уже мучила совесть, и все же она знала, что обязательно встретится с Орри, если ничто ей не помешает. Такое желание было вполне понятным ответом на жестокость Джастина. Но ведь подобный поступок грубо нарушил бы те правила поведения, которые она установила для себя раз и навсегда. И даже несмотря на ужасный нрав Джастина, она не должна переступать черту. Многие женщины до самой смерти терпят издевательства своих мужей. Чем она лучше их?
Но сколько бы она ни пыталась объяснить себе, почему ответила согласием на робкое предложение Орри о встрече наедине, ничего вразумительного в голову не приходило. Милая застенчивость этого юноши, его утонченные манеры и выражение глаз притягивали ее с какой-то удивительной и необъяснимой силой, противиться которой она просто не могла. Хотя и понимала, что Орри, еще очень молодой человек, вполне может оказаться совсем не таким, каким она его видела.
Она прижала ладонь к щеке и тихо вздохнула. Ее жизнь, так заботливо и усердно выстроенная ее отцом, становилась безнадежно запутанной. И утешало ее только то, что Николя Фабрей об этом уже не узнает.
Перед ее глазами возникло лицо Орри. Как же он все-таки молод… Пойти на свидание с пылким влюбленным юношей – большой риск, но она не намерена отступать. Осталось придумать, как завтра уехать из Резолюта, не вызвав подозрений. Держа ладонь у щеки и закрыв глаза, она стала представлять, как наутро сядет в седло и отправится к условленному месту. Так она и заснула, и ей снилось, как Орри целует ее.
Так же как и Мадлен, не могла заснуть в ту ночь и рабыня Семирамис. Джонс собирался сотворить что-то ужасное с ее братом. Скорее всего, высечь плетью. А все потому, что Приам учинил настоящий переполох на пикнике. Рабы в Монт-Роял весь остаток дня только об этом и говорили.
Почти все считали, что ее брат получит то, что заслужил. Одни говорили о нем гадости, потому что завидовали его храбрости. Он постоянно, пусть и вполголоса, твердил о том, что хочет сбежать на Север, чтобы обрести свободу. Другие называли его пустомелей. Вслух уверяли, что он никогда этого не сделает, но втайне знали, что он-то как раз способен на побег, а они – нет. Только вот из-за своего несносного характера Приам может погибнуть, прежде чем осуществится его мечта.
Семирамис хотелось поскорее уснуть, чтобы забыть о расправе, которая ожидает ее брата. Но она не могла лежать спокойно и постоянно ворочалась на своем тощем, пропахшем кислятиной тюфяке.
В щелях закрытой двери мелькнул свет. За старым домом Джонса, у амбара, загорелись факелы. Скоро должно было начаться наказание. Об этом Семирамис сказали факелы, а еще и мертвая тишина поселка. По всей улице в хижинах рабов никто не издавал ни звука.
Тихий стук напугал Семирамис. Она резко села:
– Кто там?
Чья-то тень закрыла свет факелов.
– Каффи.
– О боже, нет! – откликнулась она. – Только не сегодня, малыш.
Семирамис начала доставлять себе удовольствие, встречаясь с Каффи, несколько месяцев назад, хотя он и был довольно молод, даже слишком молод, как сказали некоторые завистницы постарше. Только они никогда не видели его без штанов и не знали, что он может вытворять своим невероятным…
Прежде чем она успела завершить эту мысль, мальчик уже был в хижине.
– Я не за этим, – сказал он, опустившись на колени рядом с тюфяком. – Я из-за Приама.
– Джонс собирается его высечь.
– О-хо-хо… Хуже. Джонс принес из большого дома старого мышелова. Они хотят пустить в ход кошачьи когти.
Последовало ошеломленное молчание. Потом Семирамис пробормотала:
– О Иисус, милостивый Иисус… Это убьет его… – Она схватилась за живот.
Значит, брат разгневал мистера Тиллета куда сильнее, чем она предполагала. Что же он натворил, несчастный? Неужели распускал кулаки и задирал нос? Об этом страшном наказании она только слышала, но никогда не видела воочию. Нужно прямо сейчас бежать в господский дом и молить о пощаде…