Теон поменял положение, прижав колени к груди и плотнее закутавшись в плащ. Даже если я останусь в живых, что я буду делать? Он не может ни жениться, ни зачать детей, ни охотиться, ни сражаться на мечах, ни стрелять из лука, ни помогать в восстановлении Белой Гавани. Даже если он попытается наняться слугой, от него нет никакой пользы, ведь обычным хозяевам не нужна игрушка, с которой можно творить всякие мерзости, как делал Рамси. Я мог бы стать мейстером. Тогда ему не потребуется объяснять свою немощь, и его никто не будет тревожить. Однако Старомест очень далеко, к тому же Теон никогда не испытывал интереса к книгам и ученью. Может быть, когда-нибудь в далеком будущем, когда Аша наконец отвоюет свое наследство, она пригласит его жить на Пайке под ее защитой… но даже тогда он станет объектом жалости и презрения. Да и чем ему заниматься до тех пор, пока настанет тот день, если он вообще настанет? Надо вернуться в крипту Винтерфелла и упокоиться там вместе со Старками. Если, конечно, они примут меня.
Теон потер глаза искалеченной рукой, стараясь унять жжение. Потом, удостоверившись, что ветер не сдует его с края стены, он поднялся на ноги и перелез обратно. Пройдя по крепостной стене, он завернул за угол, вошел в башню и отправился проведать Ашу.
Ее поместили в комнате с видом на гавань. Опоры кровати были в виде водяных дома Мандерли, на стенах висели рыболовные сети и канаты. Теон подумал, что Аше бы это понравилось; море будет напоминать ей о доме. Он тихонько вошел в комнату, присел рядом со спящей сестрой и принялся разглядывать ее. Она уже была не такая бледная и, когда ей меняли повязки, кровь уже не текла так обильно. Теон надеялся, что это добрый знак. Однако ее раны воспалились, и Теон пережил несколько тревожных ночей, пока лекарям не удалось победить болезнь. Он спал на полу, не желая расставаться с сестрой, и каждую ночь боялся, что она умрет. «Если кто-то должен умереть, пусть это буду я», - молил он богов. Аша представляет слишком большую ценность. Она нужна на Железных островах. Теон смотрел на ее угольно-черные волосы, разметавшиеся по подушке. Она еще молода. Боги, помилуйте ее. Пожалуйста.
Наконец Аша слабо шевельнулась и приоткрыла один глаз. На ее губах показалась невеселая улыбка.
- Первый хороший день за несколько месяцев, а ты тратишь время тут… со мной. Иди погуляй, братец.
- Я гулял, - тревожно произнес Теон. – Но я вернулся. Я не трачу время. Я просто зашел узнать, как ты.
Аша застонала.
- Жива. Более или менее. Это… уже кое-что.
- Хорошо. Принести тебе что-нибудь? Хочешь теплое питье? Или еще одно одеяло?
Она взглянула на него, удивленная и растроганная, и покачала головой, поморщившись от боли.
- Ты мне… не нянька, Теон. Тут целая толпа народу за мной приглядывает. Тебе самому нужно восстанавливать силы.
«Зачем?» - печально подумал Теон. С каждым днем он все больше убеждался, что на этот вопрос не найти ответа.
- Что ты собираешься делать? – спросил он, чтобы сменить тему.
Аша повернулась и, снова поморщившись, откинулась на подушки.
- К моему огромному удивлению, я собираюсь все-таки выйти замуж за сира Джастина. Нужно избавить мир от нашего дядюшки Эурона и его тварей, а я не настолько безумна, чтобы думать, будто я справлюсь в одиночку. Каким бы ни был Масси, он храбро сражался в этой войне. Я никогда бы… не взяла в мужья труса, а он не трус. Станнис мертв, так что мне уже не нужно приносить ему присягу. Если сир Джастин выучится как следует ублажать меня в постели и держать рот закрытым за ее пределами, мы с ним поладим. Я заставлю его принять веру в Утонувшего Бога – он уже отрекся от своих богов ради Рглора, так что вряд ли будет возражать, - и ему придется пройти утопление, чтобы доказать… что он на самом деле… достоин. Наши дети будут носить имя Грейджоев и научатся ставить паруса… прежде чем ходить. Так что все будет… на моих условиях. – Утомленная столь долгой речью, Аша закашлялась. Теон обеспокоенно смотрел на нее. Наконец она перестала кашлять и вытерла с подбородка кровь и слюну. – Это если… я доживу до… брачной ночи.
- Доживешь, - немедленно сказал Теон. Он содрогнулся и тайком сделал жест, призванный уберечь от зла. От прямолинейных брачных планов Аши его охватила тоска по тому, чего у него никогда уже не будет. Он хотел бы иметь жену, детей, маленький домик у моря. Он ловил бы рыбу, охотился, проливал пот и кровь, чтобы защитить свою семью. Но ни одна женщина не возьмет в мужья искалеченного, седого перевертыша, который не сможет угодить ей в постели, не даст ей детей. От него нет никакого прока. К тому же, несмотря ни на что, он слишком горд, чтобы быть попрошайкой, получать объедки наравне с собаками, как в Дредфорте. Мир никогда раньше не казался ему таким огромным и таким пустым. Теперь я точно знаю, что я не герой. Герои всегда живут долго и счастливо.
- Теон, - произнесла Аша, заметив выражение его лица. – Что с тобой?
Он через силу улыбнулся.
- Ничего. Просто беспокоюсь за тебя, вот и все. Масси здесь, в Белой Гавани?
- Он отправился на юг, проследить, чтобы Станниса похоронили как подобает и чтобы сир Джендри получил указ о признании его законным наследником и принял правление Штормовым Пределом. Он обещал вернуться, как только сможет. Когда я поправлюсь настолько, чтобы выдержать путешествие, мы поженимся здесь, а потом по суше отправимся на Кремневый Палец, а там сядем на корабль и поплывем на Пайк. С многочисленной армией, разумеется.
- А если ты все-таки с ним не поладишь?
Аша криво усмехнулась.
- Спихну его с моста, и дело с концом. Только сперва трахну как следует. После Кварла уже много времени прошло, я изголодалась.
Теон покраснел. Ему совсем не хотелось знать об этом.
- Надеюсь, вы будете счастливы.
- И я надеюсь, - сказала Аша. – Конечно, так будет проще. И ты… надеюсь, тоже будешь счастлив. Что бы с тобой ни случилось. Когда я стану править Железными островами, буду рада видеть тебя за моим столом и в моем чертоге.
У Теона сдавило горло. Не в силах вымолвить ни слова, он легонько поцеловал сестру в щеку и вышел.
Остаток дня он слонялся по Новому замку, стараясь держаться подальше от тех мест, где велись непрекращающиеся работы. Его никто не тревожил. Когда разнеслись слухи о том, что Теон убил Рамси и вынес Светозарный из Дредфорта, к нему стали относиться с уважением – кажется, впервые за всю его жизнь. Ни отец, ни братья не уважали его, и даже Аша, несмотря на всю ее помощь и поддержку, только лишь жалела и защищала его. Так и Старки: Робб дружил с Теоном и с удовольствием проводил с ним время, но никогда не относился к нему как к равному; в его глазах Теон был всего лишь воспитанником и пленником его отца. А потом он попал в руки Бастарда, и с тех пор его жизнь была полна издевательств, мучений и унижений. Станнис и его горцы тоже презирали его… может быть, Джон проявлял к нему немного уважения, но он, скорее всего, мертв. Впрочем, это уже не важно. Они все мертвы.
Прошла ночь, за ней день, потом еще один день. Теон продолжал держаться замкнуто. Иногда он заходил к Аше, но только когда она спала, - ему не хотелось с ней разговаривать. Присутствие других людей беспокоило его, и он старался избегать их. Теон постоянно оглядывался, не идет ли кто за ним; ему все время казалось, что за ним следят. Он забирался в постель (настоящую постель, с одеялами и подушками – иногда это так нервировало его, что он вылезал из нее и спал на полу) и прятался там, накрывшись с головой одеялом. Он боялся долго спать – а вдруг что случится. Был вечно голоден и не мог разрешить себе поесть. После голода и лишений сон и еда казались ему непозволительной роскошью. К тому же он не мог забыть, как Рамси заставлял его наедаться до отвала, а потом извергать все обратно.
Как-то раз за ужином сир Аддам заметил его странное поведение и попытался по-доброму заговорить с ним, но Теон уклонился от беседы. Он знал – нельзя выбалтывать секреты, нельзя говорить, когда не спрашивают; его за это накажут. Чем дольше Теон находился в Белой Гавани, свободный, предоставленный сам себе, тем быстрее он возвращался к старым привычкам, усвоенным в Дредфорте. Он все время боялся и прятался, стараясь выжить. Иногда он часами сидел в углу, подсчитывая количество камней, раствора, тесел, молотов, стамесок, клиньев, лопат и гвоздей, и всякий раз говорил строителям точные цифры. А иногда он полностью уходил в себя, накинув какую-нибудь темную тряпицу на голову, чтобы было легче дышать. Я все позабыл. Вкус хлеба, шум деревьев, шелест ветра. Даже собственное имя.