В. А. Туголуков [31], изучавший жизнь эвенков-охотников, тоже обратил внимание на их бережное, заботливое отношение к природе. Неукоснительное следование давним традициям при добыче диких зверей эвенки-охотники объясняют кратко и точно: «Боимся, что прекратится».
Охотники древних времен бережно относились и к птицам. Из гнезд диких птиц, например, не полагалось забирать все яйца. При загоне линных — неспособных летать — гусей охотники разговаривали с ними, благодарили их за то, что гуси пришли к людям, убеждали их, что ничего плохого им не сделают. Всех гусей не убивали, часть обязательно выпускали на волю.
Гуси, утки, куропатки и другие промысловые птицы считались, по-видимому, неисчерпаемым ресурсом. Малочисленное население Севера не могло существенно уменьшить многомиллионное поголовье промысловых птиц. Да и время охоты на них было кратким и менее прибыльным по сравнению с охотой на оленя. Еще и сейчас старики на Севере, в частности нганасаны, перелетных гусей называют «вечным мясом».
Бережливое отношение к природе называют промысловым культом. Основа этой традиции — материальная, свидетельствующая о понимании необходимости сохранения природных ресурсов, от которых зависит жизнь охотника. Здесь необходимо различать и идеалистическую сторону — одухотворение, «очеловечивание» природы. Кстати, эвенки так же, как и другие охотники, не стреляли в спящего зверя, неспособного к обороне или бегству. Не убивали обычно и хищников: волков, орлов, воронов, сов. Это — немясные животные.
По воззрениям северных охотников прошлого все животные и растения живут родами. Так, олени, лоси, медведи, орлы, т. е. каждый вид животного, это обособленный род разумных существ, равный людям. Любому роду зверей так же, как и любому роду людей, свойственна родовая месть, родовая собственность. Отсюда и определенная этика охотников: норма убивания зверя. Дух-покровитель рода того или иного вида зверей разрешает убивать зверя только для еды. Да и охотник-то как будто не убивает его — зверь сам к нему идет по велению духа-покровителя.
Д. К. Зеленин [15] считает, что коренные народы Севера не едят грибов именно потому, что это еда самого главного их животного — оленя. Многие народы Севера не ели «ягоды медведя»: малину, морошку, смородину, хотя вообще-то растительную пищу употребляют: черемшу, корни и листья трав.
Интересны наблюдения И. С. Гурвича [9], проведенные в северной Якутии. Он отмечал, что у охотников раньше существовал обычай, по которому запрещалось уничтожать всех диких оленей из стада, загнанного в глубокий снег или в загон. Часть животных выпускалась. В противном случае обиженный дух мог наказать охотников длительной неудачей, т. е. голодом.
Это отношение к природе коренных охотников Севера, живущих в условиях первобытного родового строя, любопытно сопоставить с отношением к природе, животным людей феодального строя, бывших земледельцами.
В низовьях р. Индигирки, в селении Русское Устье, среди якутов проживало около 300–400 русских — потомков землепроходцев. Жили они там с середины XVII в., сохранив язык и обычаи 250–300-летней давности. Подобное же изолированное население было и в низовьях р. Колымы. Жили они оседло, занимались рыболовством, оленеводством, собаководством, охотой. Имели лошадей, а некоторые семьи — даже крупный рогатый скот. В отличие от местных охотников (якутов, юкагиров) русские ели грибы и заготавливали их впрок, в пищу употреблялись многие виды растений: дикий лук, щавель, брусника, смородина, голубика, морошка, малина.
Эти малочисленные изолированные группы русских многое переняли от местных жителей — иначе они не смогли бы выжить. Но религия, хотя и претерпела большие изменения, осталась в основном православной. Добывая средства к существованию различными видами деятельности и не будучи зависимы только от охоты, они не приняли религии своих соседей охотников.
По наблюдениям Н. М. Алексеева [4], у русско-устьинцев не было традиций по охране зверей. Напротив, они старались перебить всех животных из окруженного стада. Считалось, что если хотя бы один зверь убежит, то он расскажет другим своим сородичам-оленям об истреблении, и тогда стада оленей пойдут по другим маршрутам. Ритуалов по умилостивлению убитого зверя, в том числе и оленя, у русско-устьинцев не существовало. Но вот относительно рыбы, которая была основной пищей русско-устьинцев, уже начали вырабатываться поверья. А. Л. Биркенгоф [6] отмечает, что у них соблюдалось правило: не каждую нельму брать, часть нужно отпускать, иначе рыболов может умереть или утонуть, либо это случится с кем-то из его родственников.
В верованиях народов Севера особое место занимают Земля-Мать, Вода-Мать. Земля представлялась в виде огромного животного, тело которого покрыто шкурой — почвой; мех Земли-Матери — это трава. Как и любое животное, Земля ежегодно линяет. Мать-Земля рожала рыб, птиц, оленей и других зверей. Ее нужно любить и беречь. У нганасан, энцев, юкагиров, саамов и других землю нельзя колоть ножом, копьем, копать без нужды или забивать в землю колья. В одной из саамских саг о легендарном Пяле есть эпизод о том, что Нял ударял ножом в замерзшее тело реки. Немалую сделал нарубку, когда подумал: «Смерть мне придет за это: Мать-Воду поколол ножом» [36, с. 197].
У многих народов Севера существовали поверья, будто нельзя безнаказанно рубить деревья: березу, ель, сосну, лиственницу. При добыче ореха запрещалось рубить кедр. Это считалось тяжким преступлением.
В сказках и легендах саамов и других народов Севера часто рассказывается, что старик со старухой выдают своих дочерей замуж за воронов, тюленей, медведей, волков, но самым лучшим зятем считался олень. Поэтому так широко были распространены у саамов сказки о мянда-ше — олене-человеке. В эвенкийских сказках и преданиях говорится о том, что те или иные роды эвенков произошли от медведей, волков, оленей и других животных. Такие же воззрения были распространены среди американских индейцев и других народов Севера.
Понимание охотниками и рыболовами, ведущими натуральное хозяйство, необходимости бережного отношения к природе и рационального использования ее ресурсов зафиксировано и в том, что у них имелись своеобразные заповедники и заказники, в которых они или вовсе не охотились и не рыбачили, или же занимались промыслом только в определенное, строго ограниченное время. Об этом писали А. Шренк, А. Ф. Миддендорф.
В. В. Чарнолуский отмечает, что на реках и озерах саамы не шумели, не кричали; сети не забрасывали — их очень осторожно опускали в воду.
У лесных северных народов не принято было громко кричать в лесу. Шум распугивает животных и это ухудшает охоту, а успешная охота зависит от духа-покровителя леса. Значит, не нужно их гневить, нельзя шуметь в лесу.
Анимистические воззрения, бережное отношение к животным и растениям, свойственное первобытным охотникам и дошедшее до нас в виде легенд, обычаев, примитивные орудия, непрерывные кочевки и стремление не оставлять следов-ран на теле Земли — все это способствовало сохранению экосистем и животных, свойственных им.
Переход к оленеводству происходил на Севере очень медленно. У чукчей, например, оленеводство начало развиваться где-то в середине XVII в., а у таймырских нганасан оно не стало преобладающей формой хозяйства и в 30-е годы нашего столетия.
Наиболее древний тип оленеводства, по-видимому, был транспортным, вьючно-верховым и предшествовал мясному и мясо-шкурному. Это подтверждается и наблюдениями А. А. Попова [23] за бытом нганасан в 30-е годы XX в. Домашние олени использовались у нганасан только в транспортных целях. На мясо их убивали в исключительных случаях, например весной, до прихода мигрирующих диких северных оленей и прилета птиц, при позднем вскрытии водоемов, т. е. в самое голодное время.
Но однажды возникнув, оленеводство внесло в жизнь элементы неравенства и стало расшатывать основы первобытно-общинного строя.
Оленеводческое, более прогрессивное хозяйство имело уже несколько иную основу, чем охота и рыболовство. Если раньше поселения древних охотников часто концентрировались в долинах, в местах сезонных переправ диких северных оленей через реки, то теперь осваивались обширнейшие междуречные пространства. От присваивания того, что давала дикая природа, оленеводы перешли к производству средств существования. Новая форма хозяйствования была связана с постоянным перемещением вслед за стадом домашних оленей по необозримым просторам тундры. Она вызвала активизацию средств передвижения. Появились оленьи упряжки, нарты. Одновременно оленеводство способствовало усилению воздействия на природу. Если раньше охотники и рыболовы эксплуатировали практически только один компонент природы — животный мир, то теперь использовался и растительный покров, в особенности лишайники.