Так и осталась иностранная, с нужными параметрами. А тут блокада, и вот-вот начнется производство, и действительно нет смысла разворачивать его, зная про куцый складской запас.
Самим надо создавать. И немедленно.
Миронов ругал не других — себя, что упустил из виду эту чертову лампу. Она вдруг выросла в главную проблему.
Кинулись — специалистов нужного профиля нет. Кто воюет, кто в эвакуации. Адрес бывшего инженера-разработчика с лампового завода «Светлана» дали, да, оказывается, в ополчении он.
В блокноте только и данных, что имя, отчество и фамилия. Звание приблизительно — не то рядовой, не то сержант. Предположительный номер части. Куда податься, кому телеграфировать, звонить по телефону? Фронт ненадолго стабилизировался, да враг наседает, окружает, устраивает котлы…
Мироновская «эмка» помчалась по проспекту Стачек. Отпрянула Нарвская застава, показались высокие трубы Кировского завода. Ветер сердито сносил вбок полосы дыма. Из больших ворот, гремя гусеницами, выкатился танк. Странный на вид оттого, что металл был тускло-серый, неокрашенный, танк, казалось, заблудился, рано покинул завод. Но нет — качнул стволом пушки, будто кланяясь тем, кто остался в цехах, и на полном ходу двинул по проспекту на юго-запад, к недальнему уже фронту.
Вот и Автово. С тридцать пятого года этот пригород начали застраивать многоэтажными жилыми домами. Улицы вытягивались в струнку, по-ленинградски. Теперь их запруживали баррикадами, уставляли серыми грибами дотов. Повсюду виднелись фигуры копавших, трамбующих, что-то несущих людей.
Женщины с лопатами. Заметили подполковника в машине, замахали руками:
— Това-а-рищ команди-ир… Мужьям нашим приве-ет пере-да-а-йте!
С проспекта Стачек «эмка» свернула на загородное шоссе. Недалеко от Красного Села, в лесочке, Миронов нашел штаб ополченской части, которую искал.
Занимали оборону в траншеях, ожидали противника. По округе полыхали пожары, тянуло гарью. «Мессеры» носились над дорогами — охотились за каждой машиной, за каждым человеком.
«Эмку» поставили в ельнике, с боков завалили зелеными ветками. Дальше Миронов отправился пешком. Ему обещали вызвать нужного человека, но он и слушать не хотел. Вдруг не тот придет? Пять километров туда, пять обратно — день потеряешь.
Если бы не сопровождающий, он и не заметил бы, что впереди, в нескольких сотнях метров — позиция. Тишина. Будто вокруг ни души. Потом разглядел пулеметное гнездо, дальше — траншею.
От крутых скосов веяло холодком, шаги по песку, устилавшему дно окопа, получались тихие, тайные. Сколько еще идти? И куда?
Миронов окликнул пожилого на вид красноармейца, привалившегося к брустверу. Тот помолчал, разглядывая незнакомца, отозвался не по-уставному:
— В чем дело?
Слушал, что ему излагал Миронов, и все время бросал тревожные взгляды за бруствер. Потом произнес:
— Человек, которого вы ищете, действительно я. Но хлопоты напрасны. Я нужен здесь.
— Вы нужны на заводе, — твердо сказал Миронов. — Поедете со мной.
— Никак не могу, — отозвался ополченец снова таким тоном, будто речь шла о приглашении в гости. — У нас скоро бой.
Миронов поневоле улыбнулся — не привык к такой манере обращения бойца с командиром.
— Вы же понимаете, что такое лампа! Вы — специалист.
— Нет-нет, товарищ подполковник. Не уговаривайте. Я отсюда ни шагу. Не могу.
— Я вам приказываю, товарищ красноармеец! А за невыполнение приказа знаете, что бывает? — Миронов круто повернулся и зашагал по траншее назад.
За спиной слышалось недовольное сопение ополченца. Он и в машине молчал всю дорогу.
Кто знает, может, воинским подвигом был бы отмечен боевой путь инженера, останься он в окопах. Но этот человек сделал для Родины не меньше. За несколько дней вместе с помощниками он создал для «Севера» новую лампу, скромно обозначенную на схемах «№ 24». Она была меньших габаритов, чем иностранная, и не уступала ей по техническим параметрам.
Мироновский блокнот, где была записана фамилия инженера, сгорел при бомбежке. А память подвела. Командир, тот своего бойца всегда вспомнит, а Миронов-то был всего-навсего заказчиком. Да и сколько людей ему пришлось включить в работу для создания «Севера»! Позднейшие же поиски создателя лампы № 24 пока результатов не дали.
Питательные артерии заводов выходят за черту не только города, но и области, края, республики. Артерии ленинградской промышленности оказались перерезанными.
Рабочим, инженерам не занимать храбрости, но ее одной мало, чтобы заставить заводы работать в блокаду. Быстро разработали нужную радиолампу, сделали образцы. Но где взять редкие металлы для множества ламп? Точно с такой же невиданной быстротой под руководством конструктора Стрельникова на другом заводе были созданы образцы специальных сухих малогабаритных анодных батарей и элементов накала. Образцы! А нужна продукция. А значит, давай цинк, уголь, химикалии. И цехи головного завода требуют, пожирают уйму материалов для изготовления тысячи трехсот деталей маленького «Северка». Давай, давай!
Место слияния производственных рек и речушек — сборка. Где-то аукнется, а на сборке откликнется. Мелочишка, проводочек тоненький, только без него радиостанцию не соберешь.
Валентин Владимирович Витковский, начальник сборки, за два месяца хлопот о «Северах» исхудал, ожесточился, хотя к напряженной работе привычен с довоенной поры. Трудился у станка, был ударником. Знал штурмовые дни и ночи пятилеток. Техникум окончил, бригадирствовал. А теперь вот взвалил на свои еще неокрепшие плечи самый крупный и ответственный цех.
По телефону спрашивают:
— Сколько выпущено на такой-то час?
Начальник цеха отвечает и слышит хриплое:
— Мало!
Будто обухом по голове. Даже в редкие часы отдыха на железной кровати в цеховой конторке в ушах звенит: «Мало. Мало. Мало».
И обижаться не обидишься, коль сам знаешь, что фронту надо больше. Сам же он, Витковский, на смежные цехи в обиде:
— Из-за вас простаиваем!
А те жмут на снабженцев. Тут уж предел, тут оправдываются:
— Блокада. Нет привоза. Неоткуда брать сырье.
Валентин Владимирович огрызается:
— Из ничего один только бог свет создал!
Но «Северы» все же выпускают. Из чего же делают? Кто-то сострил: «Из энтузиазма».
Конечно, из энтузиазма не одного Витковского — всех рабочих, инженеров, служащих, руководителей. Нет деталей? А приемники, сданные населением на время войны? Давайте их сюда! Разные там «СВД», «ЭЧС». Не все годится, да изменим, обработаем. Давайте, давайте — сделаем все, что надо!
В цехе каждый человек на счету, а из парткома звонят: «Требуется пятнадцать человек в помощь МПВО».
Витковский понимает, чем вызвано требование: усилились артобстрелы, каждый день бомбят. Под завалами люди. Их надо откапывать, спасать. Он, Витковский, все сознает, да все же вырывается у него:
— А как же с обязательствами, товарищи? Вы же слышали — на партсобрании!
Но трубка все так же безжалостно прерывает:
— Надеемся, что и обязательства будут выполнены…
В минуты особо трудные начальник цеха, молодой коммунист, идет к старым большевикам. К тому же Николаю Дмитриевичу Цветкову, дяде Коле, как зовут в цехе опытного мастера.
Тот слушает, продолжая орудовать напильником, кивает. Прикидывают вместе, кого из рабочих без ущерба, конечно, можно высвободить. Что ж, он, дядя Коля, готов урвать еще час-другой из короткого своего отдыха. Ничего, он ведь участник революции. Уже года два на пенсии был, но поспешил в военкомат, потребовал, чтобы зачислили если не в армию, так в ополчение. По возрасту и нездоровью не взяли. Тогда вернулся на производство, стал обучать заводскую молодежь — мальчишек и девчонок, что заменили взрослых у станков.
Вот они стоят у верстаков, рано повзрослевшие мальчишки. Лишь бригадир Виктор Молодежников чуть постарше. Все на фронт просится, да как отпустить слесаря-кудесника, первого помощника мастера Цветкова?