Слишком многие из парадоксов марксистского пролетария наследует современный веберовский буржуа-собственник. В некоторых отношениях он находится не в меньшей оппозиции по отношению к цивилизованной истории человечества, к социальным институтам, достижениям морали и культуры, чем великий изгой марксизма — революционный пролетарий. Подобно тому как революционный пролетариат бракует все виды инициативы, связанные с возможностями инидивидуального приспособления к буржуазной цивилизации с индивидуалистической "моралью успеха", веберовский буржуазный индивидуалист решительно бракует все виды социальной защиты и коллективных прорывов в лучшее будущее.
Не менее многозначительно совпадение К. Маркса и М. Вебера в трактовке отношения излюбленных ими исторических персонажей (пролетария у одного, буржуа-протестанта у другого) ко всему тому, что можно назвать цивилизованной надстройкой — науке, культуре, образованию, политике и т. п. Как мы помним, марксистский пролетарий ничего не занимал у враждебной ему буржуазной цивилизации по этой части. Ему органически чужды буржуазная наука, культура и образованность, он не верит в возможности буржуазной политики, не доверяет буржуазной морали. Словом, в известном смысле он являет собой радикалированную версию тургеневского Базарова — законченного материалистического "нигилиста", ставящего ремесло сапожника выше всех достижений поэтической классики. Почему-то никто с этой точки зрения не всматривался в черты веберовского буржуа-протестанта. А ведь его "культурная революция" в этом отношении сродни пролетарской: она решительно изгнала со своего протестантского Севера всех мастеров слова и художественного образа, весь "культурный авангард", живущий "надстройкой". Буржуа-протестант потому совершил свой эпохальный экономический переворот, положивший начало капиталистической эре, что, во-первых, освободил предпринимательскую активность от всяких чужеродных примесей, всякого культурно-интеллектуального "шума", а во-вторых, снабдил эту активность религиозной энергетикой, ранее находящейся по ту сторону предпринимательского дела.
Сакрализация предпринимательства, истолкованного как главное свидетельство Божьей избранности, с одной стороны, освобождение от всяких культурных и моральных помех, с другой, — вот чем в конечном счете ознаменовалась Реформация, если следовать веберовской логике. Не интеллектуализация, не повышение культурной восприимчивости, а напротив, предельное упрощение "экономического человека", ставшего нетерпимым фанатиком своего дела — вот парадоксальное достижение протестантской эпохи. Подобно тому как для марксистов новый человек пролетарской эры — это персонаж, чуждый всякой буржуазной "эклектике", интеллигентским сомнениям и размягчающим соображениям старой гуманистической морали, для веберианцев новый буржуа протестантской выучки чужд всяким искушениям щадящего гуманизма, социальной сострадательности, терпимого отношения к отлынивающим от "единственно настоящего" дела. Веберовский тип предпринимателя-аскета отличается точь-в-точь такой же классовой нетерпимостью к предпринимательски незадачливым и неспособным дезертирам буржуазного экономизма, какую марксистский идейный пролетарий выказывает к носителям буржуазных пережитков.
Редукционизм веберовской методологии проявляется в том, что она не столько объясняет нам, что же именно, в позитивном смысле, приобрел предприниматель-аскет, сколько то, от чего, от каких помех и нагрузок культуры он освободился. Веберовский буржуа-протестант стал в позицию последовательно враждебного отношения ко всему мешающему "делу спасения", а таким делом и было признано "самоистязательное" предпринимательство. Для Маркса буржуа выступает как паразитирующий гедонист, истязающий заключенного в промышленное гетто рабочего. Для Вебера буржуа-протестант в первую очередь истязает самого себя, не давая расслабиться и отвлечься на зов семьи, дружества, культурной любознательности и других празднеств греховного человеческого духа. Ревизия, которой подвергает цивилизацию буржуа-протестант, безжалостно изгоняя все факультативные, посторонние предпринимательскому "экономикоцентризму" занятия, по своей классовой радикальности и непримиримости ничем не уступает пролетарской ревизии, изгоняющей дух индивидуалистического вольно- и себялюбия из всех общественных сфер. Протестантская апологетика индивидуалистического предпринимательства ничем не уступает пролетарской апологетике физического труда, ставящей этот труд в по сути враждебное отношение к более рафинированным видам человеческой деятельности.