Некое польское духовное лицо по имени Николаус Смоголенский, пользовавшийся милостью императора, просил у него разрешения идти за стену, в Тартарию, обучать и крестить людей. Он сказал своим собратьям, /W 37/ будто хотел там искать большую реку и познакомиться с чужими странами. Но император отказал ему в этом из-за слишком больших трудностей передвижения по пустыне и опасности встреч с дикими зверями.
Тартары Тибета и Тангута, которые хранят испражнения своего земного идола в золотом горшке как святыню, почитают и статую женщины. Нынешний тартарский император в Пекине терпит эту статую, потому что его бабушка, западная тартарка из места вблизи Тибета, очень привержена языческому идолопоклонству. Ламы и бонзы — жрецы этого идола.
Тартары в целом более щедры, чем синцы, поэтому простые синцы обычно любят тартар.
Тартары из Ниухе, обычно в области Ляотунг, ввели торговлю разными мехами: соболя, лисицы, куницы и т. д., — а также и конским волосом, который в Сине используют как украшение. Эта торговля началась после того, как они, вступив сперва в Сину, были опять изгнаны оттуда.
Восточные тартары делились на семь орд, или княжеств, примерно до 1600 г., когда они объединили земли Ниухе под властью одного короля в единое королевство.
Эти семь восточнотартарских княжеств, ставших единым государством, показались такими сильными синским начальникам из области Ляотунг, что те начали обдумывать, как ограничить их растущую мощь. Начали они с того, что стали причинять беспокойство тартарским торговым людям, приезжающим туда с товарами, стали грабить их товары, чрезмерно повысили пошлину. Даже препятствовали браку, который хотел устроить король Ниухе, выдавая свою дочь за тартарского принца, и, наконец, как говорят, они коварно убили и самого короля Ниухе. Его сын им отомстил за это тем, что в 1616 г. вошел за стены и занял Кайен — город в области Ляотунг.
Из этого города он послал через жреца, которого называют лама, или ламас, письмо синскому императору на тартарском языке, хотя и варварском и в их невежливым стиле, и в нем предупредил императора в кротких и покорных выражениях, что он начал войну из-за несправедливости, причиненной ему синскими наместниками, но он готов вернуть город Кайен и все, что он занял, и полностью сложить оружие, если его выслушают и он получит возмещение убытков, нанесенных ему несправедливостью. Но синский император передал дело наместникам, которые даже не удостоили ответом нового тартарского короля, который после смерти отца был посажен на престол.
Он очень горевал о смерти отца, убитого синским наместником и поклялся, что отомстит за его смерть кровью 200 тысяч синцев, так как у тартар существовал прежде обычай при сожжении тела великого господина убивать женщин и рабов. Этот обычай теперь у них мало распространен, может быть, из-за влияния синцев.
Но эта тартарская война, причинявшая синцам столько хлопот, начала ослабевать и почти прекратилась, так что синцы освободились от страха потерпеть еще большие убытки, а западная часть Ляотунга была прочно укреплена вдоль границ сильными войсками, препятствовавшими дальнейшему вторжению тартар, занявших восточную часть этой области. Но самая большая опасность возникла после, со стороны синских мятежников и разбойников внутри самой Сины. Они-то наконец ее и погубили и передали восточным тартарам[63][64].
Императоров тартаро-ниухского происхождения в Сине не хоронят, а по обычаю Восточной Тартарии сжигают. Костер жгут частично из дерева, но в основном из бумаги, употребляя для этого невероятно большое ее количество, ибо кроме тела сжигают еще и всю мебель, принадлежавшую императору, а также и сокровища, и все, чем он пользовался при жизни, исключая животных. Говорят, что при сожжении тела последнего императора пригнали и слонов, /W 38/ украшенных драгоценными камнями, 300 лошадей и 100 мулов, нагруженных императорским имуществом. Все это богатство было выгружено на бумажный костер, и не нашлось такого храбреца, который посмел бы унести что-нибудь оттуда. Все сожгли дотла. Если серебро и золото остается, его собирают и меняют на бумагу, чтобы тем почтить душу покойного. Расходы на этот костер дошли до 7 000 рейхсталеров, а сожженного имущества было гораздо на большую сумму. Домашние императора добровольно пошли на смерть через обезглавливание, чтобы служить ему и на том свете. Существовал обычай: если не находятся добровольцы, брать для этого рабов».
64
Martini Martino.