— И откуда у простого на вид парнишки такая дорогая вещь? А? Подскажи, приятель?
— Грыр тебе приятель, — отважно объявила я, как всегда бывало в минуты дикого отчаяния и безнадежности. Именно в такие моменты во мне пробуждалась королевская кровь, а палящий, необузданный гнев, заставлял терять всякую осторожность, наделяя меня безудержной отвагой.
Очередная звонкая оплеуха ненадолго лишила сознания, в которое я была приведена посредством ведра с ледяной водой. Бешеный хохот отразился в голове сотнями вспышек боли, которая сопровождала меня и тогда, когда тело мое рывком подняли на ноги и поволокли наружу.
Сгоревшая, брошенная деревня с парой сараев и утрамбованной площадкой предстала моему воспаленному, зудящему взору. Два столба, и к ним привязаны эрт Лесан и эрт Сиарт — оба в плачевном, вызывающем жалость состоянии. Все тело Граса в крови, будто его рвал хищник, голова поникла, показывая, что парень находится без сознания. Перевела взор на эрт Сиарта, и снова как молния ударила у ног, высветив неуемную догадку. Веревки, которыми было опоясано тело демона, непростые, заговоренные, чуть поблескивающие, от того, что в них нужным образом вплетены серебряные нити. Не может быть?
— Очередные пленники? — послышался хрипловатый голос, на который и я, и Дуг, идущий рядом, обернулись. Сердце мое на миг замерло, а потом пустилось вскачь, как будто по волшебству сошло с ума, когда я увидела новое действующее лицо. На прочих внимания не обращала, а вот этот мужчина… Рослый, статный красавец, со спутанными светлыми волосами, зелеными глазами под сурово сдвинутыми бровями и горбатым, явно ломаным носом. И я, кажется, знала, где была получена эта травма, и кто ее нанес. Все эти знаки, которые подавали мне Хранители — воспоминания о сумеречных, знакомое, распространенное в Ар-де-Мее имя Гарон, путы, придуманные прапрабабушкой для пленения демонов и… память продолжила подкидывать сюрпризы. Спустя мгновение, я, как наяву увидела мальчишку. Светлые, всегда спутанные волосы, яркие зеленые глаза, смелый, открытый взгляд, притягивающий меня, лучше всякой петли.
— Будь уверенней, — кричит Зорян, — бей сильнее, это чучело, ему не больно!
Я, прилагая нешуточные для восьмилетней девчонки усилия, старательно сражаюсь с куклой, но Зор все не успокаивается:
— Моя королева, — его слова звучат издевательски, он многое себе позволяет, но я не обижаюсь, ему разрешено. — Вы сегодня на редкость милосердны! Неужели враг вызывает у вас жалость?
— Нет! — задыхаясь, говорю я.
— Тогда бей сильнее, резче, не щади чучело! Еще раз повторю, ему не больно!
И я с яростью оборачиваюсь к одиннадцатилетнему мальчишке и вопрошаю:
— А тебе? Тебе, будет больно? — делаю замах и бью, так крепко, как могу.
Зорян упал, прикрывая лицо ладонью, и я заревела, рассмотрев, что натворила:
— Сейчас, подожди, все залечу!
Зорян неактивно отмахивается и вдруг бледнеет еще сильнее, глядя за мою спину. Так и есть, позади собрались зрители: наши отцы, капитан королевской гвардии — мой дядька Рирен эрт Ирин и Ган, который смотрит на меня с неодобрением.
— Ниа, — произносит батюшка глубоким, торжественным голосом, — никогда не жалей о том, что сделала. Но умей признавать свои ошибки и по возможности исправляй их!
— Ну, а ты, — молвит боевой товарищ короля, глядя на своего сына, — хорош! Замечательный из тебя выйдет наставник, ежели собственные ученики поднимают на тебя руку! — презрительно сплевывает на землю.
Мужчины уходят, остается только Ганнвер, а я рыдаю в голос, но вырываюсь из объятий брата и спешу к другу.
— Зор, прости-и-и меня-я-я-а-а, — обнимаю и хочу залечить нанесенную рану, и Зорян мягко, но настойчиво останавливает:
— Не нужно, Ниа, это моя ошибка, моя боль.
— Но как же? Как же? — не перестаю всхлипывать.
— Я ничуть на тебя не обижен, притягивает к себе и обнимает, а потом упускается на колени: — Ты моя королева, мое предназначение служить тебе, оберегать, ну и терпеть, — улыбается.