В расположении роты Пощалыгин, отчищая шинель, жаловался:
— Фронт это или тыл? Гоняют, как цуциков.
— Спасибо за это скажи. Здесь попотеешь, в бою меньше крови, — сказал Захарьев, уставившись в землю. Пощалыгин ухмыльнулся: великий немой заговорил, то в день слова не произнесет, а тут целую речугу закатил. Но на гимнастерке Захарьева была пришита золотая полоска — знак тяжелого ранения, и Пощалыгин промолчал: фронтовик все ж таки. А у Сабирова только красная нашивка, царапину получил, а воображает черт-те что. Придирается, дышать не дает. И этот Чибисов прет с поучениями: «Опыт фронтовиков — бесценный фонд». Опыт, фонд. Туда же, глиста. Чтобы вернуть приятное состояние духа, Пощалыгин решил потолковать о своем прежнем, довоенном житье-бытье. Пускай знают, что он не пальцем деланный: поглазел на белый свет и себя людям показал. То были люди! Сабиров им в подметки не годится.
Пощалыгин почмокал и сказал:
— Эх, паря, паря, вдругорядь раскидаешь мозгой, как до войны жил-поживал, аж не верится! Сколь поездил по стране! Всю превзошел! Пушкин Александр Сергеич как выразился? От хладных финских скал до пламенной Колхиды… Это стишок… Да… Почитай, и не был я в одном Жень-Шене.
— Как? — усмехнулся Сергей.
— Жень-Шень. Это горы. Высокие!
— Чудак. Тянь-Шань. А женьшень — корень, лекарственный…
— Ну да, Тянь-Шань, — не смутился Пощалыгин. — Только там и не побывал… Да на Севере не побывал. Но дружок, Кеша Бянкин, травил: полярная ночь, белые медведи, мороз — аж спирт замерзает, а кругом эти… Как их?.. Айзенберги…
— Айзенберги — это еврейская фамилия, — вмешался Рубинчик, и солдаты прыснули. — У меня в магазине, а я директор универмага, служил продавец в обувном отделе. Я ему долбил: «Айзенберг, чтобы торговать, необходима аккуратность, необходима…»
— Чего ты пристал ко мне с каким-то Айзенбергом? — обозлился Пощалыгин.
Рубинчик хладнокровно доматывал обмотку:
— Умоляю, не грубите. Вы об айсбергах, а я — об Айзенбергах. Это еврейская фамилия.
— Ну и хватит, замолчи!
Рубинчик похлопал по икре, проверяя, прочно ли намотал обмотку, взялся за другую и лишь тогда сказал:
— Я вам говорю: «вы». И вы мне говорите: «вы».
— Да иди ты…
— Прекрати, Пощалыгин! — закричал Сергей. — Александр Абрамович на пятнадцать лет старше тебя, а ты хамишь!
— Виноват-с, простите-с. — Пощалыгин, придуриваясь, кланялся и сюсюкал. — Больше не буду-с.
Он сплюнул, направился к выходу из шалаша:
— Господа, фоны бароны.
Вернулся спустя пять минут и как ни в чем не бывало весело сказал:
— Ну, братья славяне, дрыхнуть? Пахомцев, стели шинельку. Мы с тобой, как муж с женой, спина к спине…
* * *По распорядку утрами Караханов проводил политинформацию — читал записанную батальонными радистами сводку Информбюро. Сводки были спокойные — на фронтах ничего существенного, бои местного значения, поиски разведчиков и артиллерийская перестрелка. Но у Сергея каждый раз сжималось сердце: Информбюро сообщало о крупных воздушных боях на Кубани. Уже недели три немецкая авиация рвалась бомбить Краснодар. Как там, в родном городе? Может, поэтому и от мамы ничего нет — из-за бомбежек? Жива ли она, что с ней?
Прочитав сводку, замполит вставал на цыпочки и неизменно спрашивал:
— Вопросы имеются?
И неизменно поднимался Пощалыгин:
— Что насчет второго фронта? Когда откроется?
— В свое время откроется, — отвечал Караханов.
В перерывах между занятиями, когда поступала почта, Чибисов читал вслух дивизионную газету. Однажды он взял ее и необыкновенно торжественным тоном прочел:
— «Дела и люди подразделения Чередовского…» Сначала никто не понял, что газета пишет об их роте, но Чибисов стал называть фамилии, и к газетному листу потянулись, он пошел по рукам. Под корреспонденцией подпись курсивом: «Ефрейтор Арк. Чибисов».
— А почему — Арк.? — спросил Пощалыгин у Сергея.
— Сокращенно — Аркадий.
— Здорово! — уважительно сказал Пощалыгин. — Расписал про нашу роту. И тебе выдал… А ругать в газетке дозволяется?
— Конечно. — Подошел сам Чибисов. — Нерадивых бойцов. Критикуют.
— Здорово, — повторил Пощалыгин.
Дни подстраивались один к другому в затылок — однообразные, бедные внешними событиями. От зари до зари солдаты занимались учебой: изучали винтовку, автомат, ручной пулемет, гранаты, проводили боевые стрельбы, совершали марши — иногда в противогазах, зубрили уставы, окапывались, атаковали, отбивали воображаемые нападения танков и самолетов и чего только не делали! К отбою уставали так, что язык вываливался, по определению Пощалыгина. И погода не радовала: солнце прорезывалось изредка, небо в тучах, перепадают дожди, утрами и вечерами не рассеивается гнилой туман.