— Хорошо, товарищ генерал! — Сергей вытянулся и подумал: «Соколов говорил мне то же, что генерал сейчас наказывает. Бить фрица, прижимать пулей!»
В землянке Сергей налил из одного термоса пшенного супа, из другого — полуостывшего чая. Едва похлебал, как по ступенькам скатился Гукасян, засверкал белками:
— Майор Орлов! Вручать первомайские подарки будет!
Заместителя командира батальона по политической части Орлова Сергей видел впервые. Майор был с гражданскими замашками, из запаса: гимнастерка топорщилась, ремень съезжал, козырявшим бросал: «Привет», знакомым сержантам и бойцам пожимал руку.
Внеся с Карахановым посылки с несколько запоздавшими подарками, Орлов поставил их на стол, пригладил свой ежик:
— Налетай, хлопцы!
Перочинным ножом он вскрыл ящик, отодрал фанерку и вытащил пакет, за ним другой, третий. Бойцы брали пакеты и, улыбаясь, отходили к нарам, бережно развязывали; один Захарьев сунул, не разглядывая, в вещевой мешок.
Чибисову достались шелковые носки и бритвенный прибор, Сабирову — пачка папирос, карманное зеркальце и зажигалка, Рубинчику — вафельное полотенце, лезвия для безопасной бритвы и кусок туалетного мыла, лейтенанту Соколову — самопишущая ручка, томик Некрасова и опять-таки туалетное мыло.
В некоторые пакетики были вложены письма или записки, а Курицыну привалила и фотокарточка — девичья мордашка со старательно прилизанной челкой. Фотографию по очереди изучали, шутили над багрово-пятнистым от удовольствия Курицыным. Пощалыгин со вздохом сказал:
— Фартит людям.
Но и себя Пощалыгин особенно обиженным не считал: ножницы, мыльный порошок «Шампунь» и коробка конфет разных сортов. Он немедля надорвал коробку, сунул за щеку ириску и вслух прочитал:
— «Дорогой воин Красной Армии! Во первых строках дозвольте поздравить с международным праздником трудящихся земного шара — Первым мая и пожелать всяческих успехов в боевой, а также личной жизни».
Пощалыгин с достоинством промолвил: «Мерси», заправился второй конфетой и продолжал чтение. В письме сообщалось, что воспитанники обещают учиться на «хорошо» и «отлично», весь урожай с детдомовского участка сдать в фонд обороны, что ножницы посылают, чтобы боец стриг ногти, а порошок, чтоб мыл голову, что деньги на покупку они собрали сами и конфеты собрали сами — на третье всегда конфеты: или ириски, или грушевые, или подушечки, когда как.
Пощалыгин пососал конфету — совсем не сладкая — и сказал Орлову:
— Товарищ майор, конфетки я не приму. «Шампунь» и ножницы — пожалуйста, конфетки — увольте.
В землянке стихло. Орлов развел руками. Пощалыгин твердил:
— Малые ребяты от себя отымают… не возьму. Лучше отправить обратно! Ты чего, Сергуня, на меня заришься?
— Обратно нельзя, — сказал Сергей. — А если так, товарищ майор? Конфеты у Пощалыгина, у меня в посылке пяток галет… еще кому попалось съестное… собрать и при первой возможности — здешним ребятишкам. Больно за них: кости да кожа. Как деревушку освободим, так и отдать. Или кто в тыл пойдет…
Орлов смешно сморщился, крякнул:
— Дельно. Нет возражений? Решено!
Пощалыгин положил на столик коробку с конфетами, Сергей — каменно-спрессованные галеты, сержант Журавлев — пачку чаю, Гукасян — кулек изюму. Образовалась горка.
— Кому поручим хранение? Сергей подался вперед:
— Пощалыгину, товарищ майор. Из угла возразили:
— Должен быть авторитетный. Не растерять, не слопать. А Гошка-то…
— Человеку нужно доверять, — сказал Сергей. Орлов согласно качнул ежиком, Караханов замахал руками:
— Без веры человек пропадет. Бери, Пощалыгин. Заверни все поаккуратней.
Пощалыгин завозился на нарах, вскинул блеклые голубые глаза.
Окончание письма он читал про себя. Ниже подписи — «Воспитанники Тагильского детского дома № 1» — взрослым почерком, без помарок было приписано: «Ждем ответа, как соловей лета».
— Соловей… — задумчиво сказал Пощалыгин. Сергей ни письмеца, ни записки в пакете не нашел.
Но зато приковылявший Петрович вручил ему треугольник:
— Танцуй, Пахомцев!
Еще обсуждали подарки, сочиняли ответы, а Сергей у светильника читал письмо от матери.
«Милый мой Сережа! Вот и засела за большое письмо, сынок. Эти дни хлопотала по хозяйству, необходимо было привести в порядок квартиру: меня ведь не было больше двух месяцев. Двенадцатого февраля наши освободили Краснодар, а тринадцатого я уже работала машинисткой в воинской части. Вместе с ней поехала дальше, а когда моя предшественница вернулась из госпиталя, я — до дому. Где уж мне, божьей старушке, с молодыми тягаться!»