— Чего, братья славяне, приуныли? Не вдарить ли частушку?
Сергей разлепил веки. Пощалыгин будто ждал этого, подмигнул ему, запел:
И весна идет, И цветами пахнет. Скоро миленький придет…Четвертая строка была настолько неприличной, что Сергей покраснел, сержант Сабиров хмыкнул, а Чибисов оторвался от газеты и сказал:
— Это еще что? Спел бы чего-нибудь полезное!
— Изволь, паря!
И Пощалыгин, подражая женщине, пронзительно затянул:
Вы молите, девки, бога, Чтобы Гитлер околел. Он советскому народу, Как собака, надоел.Кругом засмеялись. Чибисов сказал: «Ну, это иное дело!» — и снова уткнулся в газету, читая вполголоса. Пощалыгин проверещал следующий куплет:
Гитлерюга, не рычи, На нас зубы не точи. Наша армия сильна, Поколотит вас она.Никто не заметил, как подошли и остановились поблизости замполит Караханов и обтянутый, словно спеленутый, ремнями майор в роговых очках. Майор сказал:
— Агитаторов, товарищ Караханов, следует подбирать повседневно. Искать их и находить! Вот взгляните: ефрейтор читает газету. Почти вслух. Но ему мешают…
Караханов не успел раскрыть рта, как майор шагнул к Пощалыгину:
— Товарищ боец!
Тот, оборвав частушку на полуслове, лениво приподнялся.
— Садитесь, садитесь.
Пощалыгин так же лениво опустился на пень, надел пилотку и воззрился на офицеров. Майор поправил очки:
— Товарищ боец, вот вы исполняли частушки… Это что же, собственного сочинения?
— Зачем? Я не сочинитель. Подцепил в Сычевке, девчата пели.
— А, значит, фольклор. Ну-с, это, разумеется, недурно. Но вы несколько мешаете… Вот ефрейтору… Товарищ ефрейтор, как ваша фамилия? Чибисов? Я агитатор полка майор Копейчук. Вы не могли бы почитать газету вслух?
— Могу, товарищ майор! — отчеканил Чибисов.
Он встал в центре группы и, слегка волнуясь, прочел:
— «От Советского информбюро. Из вечернего сообщения двадцать шестого апреля…»
Читал он зычно — на шее вздулась жила, — с выражением, четко отделяя слова. Солдаты, оставив свои дела, повернулись к нему. Даже Пощалыгин прислушался.
После оперативной сводки Чибисов прочитал зарубежные сообщения: в Югославии партизаны вели бои, во Франции расстреляны заложники, англичане отогнали немецкую авиацию, пытавшуюся бомбить побережье, президент Рузвельт выступил с речью.
— Вот вам и взводный агитатор, товарищ Караханов, — сказал майор и поправил очки.
— Да еще недостаточно людей знаем, — заговорил замполит, жестикулируя. — Только что сформировались.
— Оперативней следует, оперативней!
Вернулся комбат. Возле него собрались офицеры батальона. Не слезая с лошади, капитан что-то кратко сказал. Офицеры откозыряли и побежали к своим подразделениям.
— Становись! — скомандовал Чередований. Пощалыгин выругался матом — тихо, но внятно. «Опять марш… Сколько же можно?» — подумал Сергей, поднимаясь с земли.
Караханов улыбнулся. Говорил он по-русски нечисто, с акцентом:
— Ничего, товарищи! Идти немного. Действительно, прошли каких-нибудь пятьсот метров, повернули на боковую просеку, и Чередовский поднял руку:
— Стой!
Подъехала полевая кухня. Солдаты оживились, развязывали мешки, доставали котелки и ложки. Пощалыгин, бормоча: «Давай, давай, а то шанцевый инструмент заржавел», первым подскочил к кухне. К нему, бренча котелками, подстраивалась очередь. Старшина роты Гукасян, жгучий брюнет, в наглаженной гимнастерке и хромовых сапожках, следил за порядком. Повар в белоснежном фартуке, вместо пилотки — колпак, открыл крышку и взмахнул половником.
— Доброго здоровьичка, Афанасий Кузьмич! — пропел Пощалыгин и протянул алюминиевый котелок.
Пожилой, важный повар, не отвечая, плеснул в котелок пшенного супу — не больше обычного:
— Следующий!
Заглядывая в котелок и удрученно вздыхая, Пощалыгин отошел, стоя принялся есть. Сергей устроился на бревне по соседству. Было хорошо видно, с какой жадностью ест Пощалыгин: глотает почти не жуя, большими глотками пьет суп, как воду. Выпив, облизал котелок и грустно сказал:
— Супец. Жить с него будешь, но жениться не захочешь.
«Не наедается, — подумал Сергей, и ему сделалось жаль Пощалыгина. — И что я напал на него из-за того дурацкого пенька?»
— Умоляю вас, Пощалыгин: относитесь ко всему философски, — отозвался Рубинчик, а сержант Сабиров наставительно заметил:
— Пошто, — он любил это совсем не узбекское слово, — пошто все сухари съел до обеда? Похлебал пустой суп, голодный теперь будешь. Бери пример с Курицына…