— Никаких костерчиков, — сказал лейтенант Соколов. — Стягивайте гимнастерки, как Сабиров. И — марш умываться.
Мрачный Захарьев стянул гимнастерку, а Пощалыгин, теребя пуговицы, поежился:
— Прохладно.
— Прохладно? — Соколов засмеялся, он тоже был в одной нательной рубахе. — А Сабиров как? Он же южанин — и то…
— Сержант Сабиров молодец! — сказал молоденький, почти мальчик, Курицын.
— Правильно, — подтвердил Чибисов. — Фронтовик должен закаляться. Иначе как воевать будем?
Построились и во главе с Соколовым цепочкой пошли по еле намеченной тропке в густолесье, к ручью. Он тек по низине, в торфяных берегах, ледяной и прозрачный: сквозь водоросли просматривалось дно в пестрых камешках.
Кто умывался наспех, кое-как, кто с толком, с наслаждением. Сабиров растирал полотенцем обнаженное смуглое тело.
Сергей намылил лицо, шею, наклонился над ручейком. Воду уже замутили. Пожалел, что зубной порошок кончился. Хоть прополоскать рот. Он пошел вверх по течению.
Вернувшись в расположение, приступили к постройке шалашей. Но работали медленно.
Весь день Сергей был безрадостен и смутен. И не сразу обнаружил, что правая часть живота у него болит и почесывается. Привел его в себя Пощалыгин, хлопнув по плечу:
— Чего, паря, чухаешься? Как порося об забор.
— Понимаешь, — сказал Сергей, морщась, что вынужден говорить о подобных пустяках, — что-то чешется.
Сабиров приказал:
— А ну, подыми рубаху.
— Ерунда, товарищ сержант.
— Подыми!
Сергей, сердито крякнув, оголил живот. Отделенный воскликнул:
— Клещ!
Верно: клещ вгрызся, лишь ножки торчали. Кожа на животе вспухла и покраснела. Сергей попробовал ногтями вытащить клеща — впился намертво. Рубинчик, колыхая дряблыми щеками, посоветовал:
— Нужно, Пахомцев, в санчасть.
— Ерунда, — сказал Сергей, заправляясь. Подошел лейтенант Соколов и скомандовал:
— Шагом марш к фельдшеру. Он в тылах, вместе с хозвзводом.
Но там батальонного фельдшера не оказалось — вызван к начальнику санитарной службы дивизии, и Сергея направили в санроту.
Тучи, с полудня рыхлившиеся над лесом, забрызгали дождичком. Нудный, промозглый, он сеял и сеял. Гимнастерка на плечах промокла, между лопатками проскользнула знобящая струйка. Фу, неприятно, надо было шинель надеть.
Под ботинками хлюпало: просека сплошь в лужах. Указатели в потеках — фанерные стрелы с надписью: «Хозяйство Шарлаповой» и с красным крестиком у хвоста стрелы. Реже попадался другой указатель — толстая, из доски, стрела: «Хозяйство Шарлапова». Шарлапов — это командир полка, а Шарлапова — полковой врач, его жена. Супружники, как их кличут в полку.
У поворота, где красовалась уже не стрела, а прямоугольная дощечка «Хозяйство Шарлаповой» и где за стволами виднелись палатки с нашитыми поверху крестами, Сергей столкнулся с командиром батальона. Он приложил руку к пилотке, комбат, нахохлившийся, недовольный, дернув подбородком, тоже отдал честь, прошел мимо.
Возле палатки Сергей соскоблил щепкой грязь с ботинок, в тамбуре отряхнулся, утерся носовым платком.
Переступив порог, он очутился в просторной палатке. Вполоборота к нему за столиком сидела женщина-капитан и писала, перед ней в стакане торчал градусник. Сергей кашлянул:
— Разрешите?
Женщина оторвалась от бумаги, пошевелила затекшими пальцами:
— Пожалуйста.
— Понимаете, доктор, ночевали в лесу — и вот клещ. К вам направили…
— Так, так. Ну-ка!
Сергей, конфузясь, разделся. Врач мельком взглянула и позвала:
— Старшина Кривенко!
Из дальнего угла, откинув занавеску-простыню, вышла девушка, Сергей тотчас признал ее: была с комбатом, когда он пробу снимал, — синие, озерные глаза, которые все вбирают в себя. Наташа.
Завязывая на ходу тесемки, Наташа приблизилась к врачу, выслушала, что следует сделать. Затем отвела Сергея к соседнему столику, выкрашенному в белесоватый, больничный цвет, а женщина-капитан, низко наклонившись к тетрадке, вновь принялась писать, бормоча: «Докладываю одновременно, что по состоянию… на 28 апреля сего года… укомплектованность санитарной роты…»
Наташа пинцетом по частям вытащила клеща, смазала ранку йодом.
— Все, товарищ боец. Вы свободны.
И скрылась за занавеской. Сергей не успел и спасибо ей сказать. Оп поблагодарил врача и, нахлобучив пилотку, выбрался наружу.
Дождь не прекратился. Аспидные тучи цеплялись за верхушки разнолесья, вспарывали себе брюхо, и казалось, как раз поэтому из них льется. Ненароком заденешь ветвь — тебя окатит, как из душа. Это помимо дождя, так сказать, сверх нормы.