Странный шорох раздался снова на этот раз у входа в палатку, где лежал Прохор. Тата нажала кнопку. Яркий луч ударил спящему в глаза, и он сморщился. По белой рубашке сибиряка полз угольно-черный паук. Взвизгнув, девушка вскочила и сбросила насекомое с Прохора. Вмиг оба парня оказались на ногах. Вспыхнули еще два фонаря.
— Вот он, вот! — крикнула Тата.
Алексей схватил сапог и раздавил паука.
— Вон из палатки! — крикнул он так, что все моментально очутились снаружи. Там все было тихо и спокойно.
— Это каракурт. Его укус бывает смертелен! — взволнованно сказал Алексей. — Как ты его увидела?
Все еще дрожа от нервного возбуждения, Тата рассказала о случившемся.
Прохор обнял девушку и крепко, по-товарищески поцеловал.
— Спасибо тебе!
Алексей заметил, что эта сцена не доставила ему никакого удовольствия.
— Очень странно, — проговорил он через некоторое время. — Мы спали на кошме, а каракурт никогда сам на нее не заползает. Он не терпит шерсти.
— Однако тут дело нечисто. Пойдем проверим верблюдов, — забеспокоился Прохор.
Друзья поспешили за палатку. Развьюченные верблюды лежали невдалеке. Алексей бросился к вьюкам и вскрикнул.
Вокруг сложенных в кучу вещей поблескивали лужицы не успевшей впитаться в землю воды. Бурдюки были пусты.
В флягах набралось только около двух литров воды. О продолжении поисков не приходилось и думать, нужно было немедленно возвращаться в Лу-Хото.
Друзьям стало ясно, что их преследуют. Едва не убивший Алексея камень, неизвестно откуда взявшийся каракурт и, наконец, выпущенная из бурдюков вода все это, несомненно, было делом чьих-то враждебных рук.
Алексей нервничал. Досадно возвращаться ни с чем.
— Радуйтесь, что хоть сами целы, — ворчал Прохор.
Солнце уже изрядно припекало, когда они подошли к расщелине, по которой вчера поднялись на плоскогорье.
Внезапно раздался дребезжащий звук. Низко над землей промчалась стайка небольших птиц.
Прохор вскинул ружье и ударил вдогонку, три штуки упали на землю. Соскочив с верблюда, он бросился их подбирать.
— Как раз всем по одной! — обрадовалась Тата, но тут же ее лицо вытянулось. Топлива-то нет, а сырыми есть птиц не будешь.
— Что за дичь? — спросил сибиряк.
Алексей взял у него серенькую, величиной с голубя, птичку.
— Это больдурук, — ответил он и, вытащив нож, вспорол птице зоб — оттуда брызнула вода.
— Ого! — воскликнул Прохор. — А ну, распори других. — В зобах остальных птиц также оказалась вода.
— Однако близко родник. — Сибиряк посмотрел из-под ладони в сторону, откуда летела стая, — там показалась еще одна. Пройдя стороной, больдуруки скрылись за холмами.
Алексея даже в жар бросило.
— Ну как? Поищем воду? — спросил он, с надеждой глядя на друзей.
Тата не колебалась:
— Идем, Леша!
Прохор хотел отказаться, риск был слишком большой. Если не найдут воду гибель от жажды неизбежна. Но решительность девушки сделала свое дело.
— Эх, была не была! — махнул рукой сибиряк. — Рискнем?
— Рискнем, — обрадовался Алексей. Маленький караван повернул в сторону, откуда летели птицы.
После полудня они остановились. Вокруг, насколько хватало глаз, не было никаких признаков жизни. Видно, никто не осмеливался заходить в глубь мертвой выжженной равнины.
Истомленные жарой и жаждой, путники приложились к фляжкам.
— По глотку — не больше, — предупредил Алексей.
Хорошенько прополоскав рот, он проглотил теплую солоноватую воду. Потом с сожалением взглянул на полупустую фляжку и прицепил ее к поясу.
— Однако родник уже позади, — осматриваясь, сказал Прохор.
— Больдуруки летают на водопой иногда за десятки километров, — ответил Алексей. — Пройдем еще немного.
Друзья направились дальше и, чтобы осмотреть большую площадь, разошлись в стороны.
Солнце, опускаясь во мглу, висело над холмами багровым шаром. Томительный жар не спадал. Душный неподвижный воздух казался тягучим и с трудом проникал в легкие.
Алексей остановил верблюда и вскинул ружье — гулко хлопнул выстрел.
— Дальше идти не к чему, — сказал он, когда друзья подъехали.
— Стороной прошли. На обратном пути найдем воду, — не совсем уверенно заявил Прохор.
Тата кивнула и облизала потрескавшиеся губы.
Искать родник ночью было бессмысленно, кроме того, все утомились, требовался отдых.
— Заночуем здесь, а утром пойдем обратно, — решил Алексей.
Давно непоенные верблюды сразу легли. Их крепкие раньше горбы обмякли и свесились набок. Это был первый признак, что животные теряют силы.
Алексей смотрел на них с тревогой. Лишиться верблюдов — значило лишиться всякой надежды на спасение. Да удастся ли им еще спастись? Без воды теперь до Лу-Хото не дойти.
Тяжело вздохнув, Алексей с помощью Прохора начал развьючивать верблюдов, Тата присоединилась к ним.
— Отдыхай, сами управимся, — сказал сибиряк. Но девушка обиженно поджала губы и до тех пор, пока лагерь не был разбит, работала наравне с парнями.
Ночь не принесла Алексею облегчения. Стоило закрыть глаза, как перед ним появлялся образ Таты. Он видел ее ввалившиеся глаза и сухие растрескавшиеся губы. Алексей еще не вполне разобрался в своем чувстве к ней, но ему казалось, что это больше, чем дружба. Весь день он мучился, глядя, как девушка бодрилась и старалась не подавать вида, что страдает от жажды и усталости.
Прохор выглядел, как всегда, разве только в глазах появился лихорадочный блеск да плотнее сжались губы. Но Алексей по себе знал, что испытывают товарищ и подруга.
Долго он лежал, глядя на мерцающие звезды, потом приподнялся и взглянул на Тату. Спит. Осторожно отстегнув фляжку от ее пояса, Алексей перелил туда большую часть воды из своей… и вздрогнул. На его плечо опустилась тяжелая рука.
— Дай сюда! — прошептал Прохор. Взяв у оторопевшего Алексея Татину фляжку, он также перелил туда свою воду.
— Вот теперь — положи на место…
— А я буду выдавать всем поровну, — громко перебила его Тата. — Эх, вы, донкихоты! Сильный пол! Помирать собрались? — вскипела она. — Вот черта с два! Завтра найдем воду, а сейчас — спать, а то действительно будете ни на что не годны.
Ошеломленные парни послушно улеглись на кошму, а Тата повернулась на бок и укрылась курточкой.
Чуть свет они были уже на ногах. Несколько глотков воды и утренняя прохлада придали бодрость. С трудом подняв обессилевших верблюдов, друзья двинулись в обратный путь.
Если до полудня они чувствовали себя еще сносно, то потом начались кошмарные часы. Жара усиливалась. Беспощадные солнечные лучи лились сверху жгучим потоком. Не чувствовалось ни малейшего дуновения. В переливах знойного воздуха плавали причудливые миражи.
Тата как в полусне покачивалась в такт шагам верблюда. Голова, словно стиснутая тугим обручем, нестерпимо болела. Язык распух. При каждом вдохе в пересохшем горле больно царапало и кололо.
Девушке временами казалось, что она плывет по волнам расплавленного золота. От его ослепительного блеска темнело в глазах, все начинало кружиться. В такие моменты мысли путались, становилось нестерпимо душно, хотелось кричать, звать на помощь…
Потом наступало прояснение. Опять перед ней появлялась мертвая серая степь, кивающая голова медленно бредущего верблюда, неумолимое солнце, и в голове, как удары колокола: пить, пить, пить… а воды уже не было.
— Ой! Ведь надо глядеть по сторонам, искать родник! — Тата усилием воли заставила себя осмотреться.
— Что такое? — невдалеке вытянулась вверх странная фигура на длинных тонких ногах. Девушка протерла воспаленные глаза — видение не исчезало. Словно нехотя переставляя ноги, оно приближалось.
— Да это же верблюд, — догадалась Тата. — Мираж его так исказил. Но почему один, без всадника? — и вспомнила: с этой стороны был Прохор. Куда он девался?