Но, к сожалению, все вышесказанное никакого бы впечатления на узкоглазого монаха не произвело. Это дитя неизвестной культуры был в каком-то смысле чист и непосредственен как ребенок. В тот день после высказанного несогласия с его мнением, монах молча сходил к походной торбе, отвязал от нее две какие-то гладкие палки разной длины и в полном молчании начал избивать матерящегося на всех языках Кахана и не менее возмущенного льери Обэ. Это было именно избиение, тем более обидное, что били их одновременно палками, которые можно просто сломать об колено, в то время как орк использовал в полную силу свой именной ятаган со щитом, а Обэ неизменный имперский клинок и длинный кинжал, которым умел пользоваться не хуже клинка.
Монах не бегал и не прыгал, он спокойно перетекал из одного положения, в другое, иногда, лишь изредка перемещаясь ногами, и охаживая именитых соперников палками по нескольку раз, как говорят в народе «и в хвост, и в гриву». Любой выпад клинка в его сторону заканчивался провалом в пустоту, при этом оба его противника неизменно теряли равновесие или вообще падали.
Когда «осознание ошибки» наконец стало очевидным, живых мест на обоих было не много, сильные кровоподтёки и ссадины начинались с пяток и заканчивались макушкой на голове. К удивлению побитых, монах с неизменной энергией взял на себя все обязанности орка по «бытовым и оборонительным вопросам» путешествующих, пока те выздоравливали. После восстановления льери Обэ был вынужден принять душевное предложение монаха по «укреплению духа и тела».
Счастливому орку такое предложение не поступило, от чего его уровень радости жизни долгое время оставался просто на высоте. Эпизод избиения орком был благополучно забыт, а вот уважение к молчаливому монаху осталось на неснижаемой высоком уровне. Впрочем, это не мешало ему постоянно ворчать в адрес монаха, на что тот отвечал невозмутимым спокойствием и неизменным выражением лица.
Блок… блок… отход… правая нога уже сама находит точку опоры…
Дыхание, не сбить дыхание…
Клинок в позицию… левый финт… не успел, боль обожгла левый бок… терпеть…
Смена ног, выпад …, – клинок вспорол воздух совсем рядом с грудью монаха, но тот как всегда парирует палкой, слегка меняя траекторию клинка…, и вот уже боль обожгла руку, снова блок … - теперь уже кинжал отбил направленный удар, снова удар… еще удар… подсечка… и Обэ лежит на земле.
- Ли достаточно на сегодня, мне еще нужно восстановиться, – Обэ тяжело дыша, уже подымался с земли.
- Синяки уже ерунда, – подумал Обэ, приводя себя в порядок.
- Хорошо! – почти без акцента сказал монах, разглядывая свои палки.
- Что ты сказал? – обернулся Обэ, - ушам своим не верю, - он подошел к монаху.
Ли провернул бакены несколько раз вокруг своей оси и показал ученику мелкие срезы, оставленные его клинком.
- Хорошо! – повторил Ли, и слегка улыбнулся краешком губ. Это была первая улыбка, промелькнувшая на его лице за несколько месяцев совместного путешествия.
- Хорошо – повторил за монахом Обэ, скорее для себя, как бы смакуя на вкус это слово и сами ощущения, которые он сейчас испытывал. - Хорошо…
-Теперь каждый малый луна будешь учиться дыхать.
-Может дышать? – в разговор вступила сидящий около Кахан.
-Да, да дыхать – покивал головой монах, стал собирать жерди и переносить их к повозке.
- Что значит дышать? – воскликнул Обэ, - а я что, по-твоему, делаю?
…
Конюшня для постояльцев таверны находилась на том же самом заднем дворе.
Тень, исправно вымыв уже трех лошадей, сейчас занималась своей любимицей. Это была ведомая пятилетка со звучной кличкой Асоль, кобылица имела своенравный нрав, но была очень умна и была единственным лидером в четверке. Кроме того она прекрасно поддавалась дрессировке, и с ней Тень занималась дольше чем с остальными.
Намочив тряпку, она протерла глаза и ноздри кобылицы, а затем стала вычесывать шерсть ворсистой щеткой, что-то нашептывая ей в ухо. Кобылица тихо ржала в ответ, изредка и очень нежно покусывая ее в плече.