МАРТИН
Солнце стояло высоко в прозрачном голубом небе, ни одно облако не омрачало совершенной синевы, подобной постапокалиптической насмешке. Мартин остановился, почувствовав, как капля пота скользнула по его голове между коротко остриженными волосами. Он нервно провел рукой по затылку и с раздражением заметил, что воротник рубашки намок. Носком блестящего ботинка отодвинул щепки и осколки, расчистив место, чтобы можно было поставить портфель. Достал из кармана белоснежный носовой платок и вытер затылок. Сложив его и спрятав обратно, придирчиво осмотрел себя. Хорошо выглаженные брюки, безупречная обувь. Впрочем, зря он надел скромный пиджак из шелковистого денима. Надо было выбрать более легкую куртку: после торнадо наступила жара. Насколько хватало глаз, все было разрушено; уцелел лишь небольшой красный сарай с лестницей, ведущей в убежище, где укрывалась семья Джонсов. Мартин подхватил портфель и зашагал к сараю. Две широко распахнутые двери и тяжелая цепь, висевшая на петлях, выдавали спешку, с которой его покидали. На мгновение он остановился и вдохнул запах, исходивший из темного земляного подвала: пахло грибами, торфом и чуточку мочой. Он почувствовал, как у него забилось сердце. Внутри никого не было. Мартин зашагал к ферме — точнее, к тому, что от нее осталось.
АЛЬБЕРТ
Альберт очнулся. Прежде чем открыть глаза, он уже понял, что не может пошевелиться: сверху давила какая-то тяжесть. Вдалеке услышал голоса Джонсов и попытался позвать на помощь. Его легкие, сжатые неведомой тяжестью, едва выдержали три выдоха, прежде чем он снова потерял сознание.
Мальчик пришел в себя от раздражающего, слепящего света. Он не знал, сколько времени пролежал без сознания, но на этот раз решил сохранять спокойствие, чтобы не отключиться, как в первый раз. Вспомнил, что не может двигаться. Доска — вероятно, свалившаяся с крыши курятника — полностью закрывала его, но поверх нее лежало что-то еще, что-то очень тяжелое. Левой рукой Альберт ощупал край доски, которая была не очень широкой, так что, скорее всего, сверху ее придавила одна из толстых балок, поддерживавших курятник. Он вдохнул, стараясь дышать через рот. Лоб горел — край доски содрал с него кожу, — нос забило соплями и кровью, не давая учуять удушливое птичье зловоние. Тяжесть сдавила грудь, и, кажется, он сломал левую ногу. Все еще лежа неподвижно, Альберт чувствовал, что нога застряла и что в нее вонзилось что-то острое, вроде осколков стекла. Рядом с правой рукой лежала тушка мертвой птицы. Альберт заплакал, одновременно понимая, что не должен бояться, и изо всех сил попытался вспомнить, как успокоиться, чтобы справиться с приступом астмы. Затем старательно задышал ртом, насколько позволяла лежавшая на груди тяжесть. Мысленно он слышал голос матери, которая всегда помогала ему во время приступов: «Молодец, Альберт, у тебя отлично получается, дорогой». При мысли о маме ему снова захотелось плакать, глаза наполнились слезами, и он почувствовал себя глупым и маленьким. Придя в себя, непроизвольно вздрогнул; дрожь прокатилась по всему телу до сломанной ноги, заставив мальчика застонать от боли и утратить хрупкий контроль над дыханием. Поэтому следующие несколько минут он мысленно подсчитывал вдохи и выдохи, временно забыв про маму, пока ему не удалось снова взять себя в руки. Затем склонил голову к правому плечу и, вновь царапая лоб, попытался что-нибудь разглядеть сквозь отверстие, оставленное рухнувшими досками.
Альберт вырос в деревне, и хотя с того места, где он лежал, ему не было видно небо, по степени освещенности он понял, что перевалило за полдень и что смерч унес облака, закрывавшие небо утром. Повезло, подумал он, что мистер Джонс скосил траву два дня назад, иначе он не смог бы рассмотреть человека, идущего по полю. Альберт сразу понял, что это не мистер Джонс. На груди у человека сверкал значок, а в руке он нес портфель. Альберт глубоко вдохнул, максимально наполнив легкие, и закричал, но изо рта вырвался лишь хриплый полузадушенный стон. Человек на мгновение перевел взгляд на обломки курятника. Альберт был уверен, что он направится к нему, но тут лежавшая возле его правой руки курица, которую он принял за мертвую, пролезла в щель между досками и вышла во двор. После этого человек, явно потеряв интерес, отвел взгляд от курятника и снова зашагал к ферме. Альберт расплакался, больше не заботясь о том, чтобы не задохнуться: в конце концов, он был уверен, что умрет.