– Ну вот, ты и ответила на свой же вопрос. – Он не смог сдержать улыбку. – Значит и ты считаешь себя необычным человеком.
– Да нет, не считаю. – сказала она, грустно посмотрев на подъезжающую машину директора. – Я так же, как и ты, наверное, просто хочу им быть.
Том неожиданно притянул ее к себе, поцеловав в правую щеку. Это не был поцелуй мужчины и женщины. Это был поцелуй двух детей. Констанция очаровывала его своим теплом. Она светилась, и он хотел почувствовать ее тепло – если и не быть его частью, то хотя бы прикоснуться.
3
Влажный северный лес окружал небольшое, заросшее камышами озеро почти со всех сторон. У подножия холма, на вершине которого располагалась реабилитационная клиника ВИК, пролегала двухполосная дорога. Проходя мимо озера, она касалась своими краями старого пирса, прежде чем потеряться в лесу. Ближайшим к пирсу зданием был третий корпус, соединенный с озером тридцатью пятью ступеньками. В этом корпусе лежали «особенно особенные», как их называл психиатр доктор Швит.
Самым прилежным пациентам, в рамках терапии позволялось спускаться к озеру. Однако численность допущенных менялась каждый месяц – у кого сдавали нервы, кого-то отвозили в ближайший крематорий. Пациенты не могли заходить в прилегающий к озеру лес, но на пирсе, они могли проводить некоторое время после обеда – разжигать костры, устраивать пикники, разговаривать. Тихо, стараясь не потревожить находящихся под регулярными сеансами гипноза «особенно особенных» пациентов, они проходили мимо третьего корпуса, спускаясь по цепочке по заросшим ступенькам.
– Как я устаю жить сама с собой. – рассеяно сказала Эмма. В середине января, в одной из серых комнат пятого корпуса Эрик и Эмма готовились к встрече у озера. – Больший дискомфорт доставляет мне мой мозг. Он постоянно что-то делает, придумывает, живёт своей особой жизнью, мешающей мне жить моей.
При этих словах Эрик чувствовал усталость. Он посмотрел на Эмму, на ее движущиеся губы. Он видел ее говорящую голову, но не слышал ни звука. Ему хотелось, чтобы она замолчала. «Иначе», подумал он, «я взорвусь как нафаршированная бомба – болты вылетят и убьют кого-нибудь. И скорее всего ее». Но он промолчал.
– А кто я в нормальной жизни? – продолжила Эмма, не замечая настроение собеседника. – Я ещё пока ответить не могу. Может я девочка, которую вырастили соседи, после того как обнаружили меня под своей раковиной. А может я девушка, которая просто сходит с ума. Ведь когда-то мне говорили, что шизофрения начинает развиваться к тридцати годам. Но пока не об этом. А о чем это я? А да, о своём мозге, который постоянно всего боится и этим мешает мне жить по-человечески.
Золотистые буквы слова Страх – подсвечены софитами на бордовом занавесе.
Страх живёт в моем мозгу. Он погрыз все клетки моего мозга, и даже сама жизнь вызывает у него страх. Страх болезней, страх машин на дороге, страх смерти. Страх подавиться сухариком или умереть от рака лёгких. «Бойся», кричит мой больной мозг. «Ты задыхаешься, ты скоро умрёшь тяжелой и болезненной смертью, и никакая химиотерапия не спасёт тебя» – пульсирует у меня в голове после каждой затяжки. Знаешь, мой врач как-то обронил, мол у меня биполярное расстройство и суицидальные наклонности. А мой мозг зацепился и живёт этим, оправдывая неоправданные срывы и постоянное желание спрятаться за алкоголем и сигаретами.
Эмма потушила сигарету, сглотнула кислую слюну и поморщившись закрыла окно:
– И вот я стою и не понимаю, как меня могло унести так далеко, что однажды я мыла зимнюю обувь родителей моей подруги. Бывают же люди способные разговорами унести тебя в кругосветное путешествия – слушая их речи, ты не замечаешь ничего вокруг – ты ступаешь на судно, предвкушая приключения, обращая внимание только на синее море. А бывает ты, завороженный их речами, начинаешь совершать странные поступки. Всего мгновение и ты уже стоишь, склонившись над ванной – в левой руке башмак (другого слова старому повидавшему виды ботинку слова не найти), в другой душ. Ты поливаешь отвратительно сморщенные ботинки с бордовым кожаным цветком на боку и думаешь "какого черта я делаю? Я ведь всего лишь зашёл попить чаю и как-то скоротать пятничный вечер». Ох, Эрик если бы об этом узнала моя мама. Снова отвлеклась. О чем это я?
– О том, что твой мозг не дает тебе жить. – выдохнул Эрик.
В дневное время суток Эмма была спокойной, даже дружелюбной девушкой. Однако по ночам, ее крики, словно духи умерших здесь пациентов, пугали и выматывали пациентов и сотрудников второго этажа. Душераздирающие крики заполняли все пространство. Складывалось ощущение, что кто-то начинал кричать еще во сне и даже проснувшись продолжал кричать, не сразу поняв спит он или нет. Это были горловые, царапающие крики сто килограммового дальнобойщика, кричащего на мотоциклиста, который подъехал к автозаправке с сигаретой в зубах.