Хотел бы я оказаться дома. Только дома у меня нет. Все эти месяцы здесь, я не дышу. Не живу. Не существую. Я выживаю. Вся эта ситуация как будто я попал в прямую кишку, а выход тока через жопу.
– Эрик! – восторженно воскликнула Лиза.
– А выход тока через жопу! – повторил Эрик, повысив тон. – Уже много месяцев я пытаюсь вылезти отсюда. Я прямо, ощущаю, как нахожусь в туннеле. Я ползу, стираю коленки, вдыхаю отвратительный запах. Я вроде вижу свет в конце, через небольшое отверстие, но на самом деле…… Прошел уже год, а я все ещё ползу. Где оно – то самое – время жизни? – его голос стал срываться, переходя на крик. – Моей жизни! – он опустил голову, повесив ее на жилистые плечи.
Настал черед Тома, но он оказался. На предновогодней встрече никто не хотел говорить. Сама доктор Рубенштейн, кажется, не была готова слушать. Это не молодая, но очень привлекательная женщина вела групповые встречи «А что у тебя». Она, в отличие от многих докторов ВИК, недавно переехала в Мирабель, и жизнь ее для многих оставалась загадкой. У нее была слегка сморщенная шея и сухие пальцы, к которым она идеально подбирала украшения. Ее темные волосы всегда были аккуратно уложены на затылке. Она одевалась со вкусом, предпочитая коричневый и другие земляные оттенки. Ходили слухи, что сам Директор реабилитационного центра ВИК предпринимал попытки завоевать ее сердце, ухаживания которого она отвергала каждый раз.
Сегодня доктор Рубенштейн была особенно далеко. Она вспоминала свой последний разговор с мамой.
– Зависть, говоришь? Да, может и она! – кричала из последних сил доктор Рубештейн, и плач не давал ей дышать. – И обида! Бегает она такая маленькая и все ее любят, а я? меня не любили. Я должна быть единственной женщиной в семье! Он её любит больше, чем меня и на руках ее носит! Нет, не то, что я его ревную, дело в ней. У неё всё есть, и всё будет. Будет, то, чего не было у меня. И папа у неё есть, смотрите, такой заботливый и любящий.
– Что ты несёшь?! – не могла поверить своим ушам побледневшая мать. За пару мгновений до сердечного приступа, она из-за всех сил старалась держать себя в руках. – Ты слышишь себя! Побойся бога, ведь она твоя дочь и ей всего четыре года!
Присутствующие на встрече пациенты ВИК спорили кто снова заговорил о смерти, и доктор Рубенштейн снова увидела маму. Ее мать сидела у ее колен вся в слезах. Обхватив их, она просто плакала.
– Доча, да кто же вложил тебе в голову эту жуткую мысль? – ее искреннему в тот момент горю не было предела.
– Поначалу я радовалась ее рождению, честно. – Доктор Рубенштейн уже не плакала. Она признавалась не матери и не себе, она признавалась Богу. – Но потом она стала меня бесить. Я поняла, что она вырастет и будет другой, не такой, как я хочу. Она уже раздражает меня! Вот если бы у меня был мальчик… А с другой стороны, это все чушь, мама! Кого я обманываю! Почему все ей?! Почему у меня ничего, а у неё всё сразу. – Её мокрая от слез чёлка лезла ей в рот, царапая её бледные губы – Ужас, что я несу? Но кажется это так и есть, мама. Я осознаю, что это ужас. Но всё это правда. И что теперь с этим делать, мама?
Потом она вспомнила похороны, и то, как не могла плакать следующие пару месяцев. Через год после этого разговора четырехлетняя дочь доктора Рубенштейн умерла. Точный диагноз врачи так и не сумели поставить. «Разделила себя и её» – вот первое, что пришло в голову доктору при виде бездыханного тела её дочери. Её не отпускала мысль, что она начала ненавидеть ее заранее – ещё до того, как она родилась. Ещё через год доктор похоронила свою мать, собрала вещи, переехав в Мирабель.
2
– Ты думаешь, что все мы обычные, но считаем себя особенными? Нет, не так. – Констанция задумалась, прищурив правый глаз. – Ты думаешь, что ты обычный?
– Ты видела надпись под названием нашей клиники? Ту, что мелким шрифтом?
– Видела.
– И ты до сих пор задаешь такие вопросы?
Констанция замолчала, не зная, что ответить, Том поднял глаза и прочитал:
Реабилитационная клиника В. И. К. – «Мы не лечим, мы меняем мир»
– Думаю, я обычная, – ответила Констанция на свой вопрос, протягивая Тому очищенный мандарин. – Я просто хочу считать себя особенной, понимаешь? Я хочу верить, что могу что-то сделать в этом мире, что-то сделать для этого мира. Иначе что мы здесь делаем? Мне хочется считать, что мне мало моей улицы, моего города, моей страны. Я хочу весь мир, но не знаю, как его хотеть.
– Я понимаю. – ответил Том. – Иногда я читаю биографии знаменитых или талантливых людей и намерено ищу у себя их же болезни. – он продолжил, ничуть не смущаясь своего признания. – Мне кажется, это приближает меня к ним. С другой стороны, мне уже тридцать пять, я веду себя как подросток.