27 февраля 1617 г. в деревне Столбове (между Тихвином и Ладогой) был подписан мир «невольной» для избавления России от крайнего разорения. Шведы получили все, чего хотели: "провинции и Ижорскую и Карельскую купно с Иваном городом, Ямами, Копорьем и Орешком и со всеми ко оным принадлежащими землями и островами морскими за устьем Невы реки обретающимися".[29] При этом Россия отказывалась от прав на Ливонию и Эстляндию.
9
13 января 1700 г. в Гааге был подписан союзный договор между Швецией, Англией и Голландией.[30] Но в том же 1700 г. произошли события, которые привели к заключению другого договора, прямо направленного против Швеции: договора между Данией, королем польским (он же наследственный курфюрст Саксонский) Августом II и Петром I. Эта дипломатическая комбинация превратила Англию и Голландию из «союзников» Швеции в осторожно выжидающих наблюдателей. А последовавшее вскоре начало войны за испанское наследство, когда Швеция оказалась во французском дипломатическом лагере, привело к тому, что враги Франции — Англия и Голландия — заняли формально враждебную позицию относительно Швеции. Но неодинаково они относились к России: Англия довольно плохо скрывала свое нерасположение к России под личиной участия и дружбы, а с течением времени все более и более сначала тайно, потом довольно открыто начала помогать Швеции, особенно по мере того, как с усилением России на Балтийском море росло беспокойство английского кабинета. А Голландия, морской торговле которой довольно серьезно вредило шведское каперство, относилась к России в общем гораздо дружественнее. Вообще же и Англия, и Голландия должны были и до и особенно после Полтавы считаться с наличием очень существенных торговых своих интересов в России и соблюдать осторожность в сношениях с Петром.
После всего сказанного выше о длившемся с XV–XVI вв. отстаивании Россией своих прав на исконные русские владения у моря, незачем распространяться о том, почему Петр решил вступить в войну против Швеции в 1699–1700 гг. Дело было решено им и принципиально и в плане заключения естественного и необходимого союза с Польшей и Данией задолго до того, как к нему явился осенью 1699 г. в Москву лифляндский дворянин Иоган Рейнгольд Паткуль, целью которого было оторвать Лифляндию от Швеции и сделать ее автономной провинцией Польши. Он был представителем давно раздраженной против шведских властителей части лифляндского дворянства, ущемленного в своих материальных интересах так называемой «редукцией», т. е. секвестрацией в пользу шведской казны части земель лифляндского дворянства.
Этот деятельный и умный политический интриган уже побывал у польского короля Августа II, и польский король снесся с датским королем Христианом V, у которого были виды на приобретение части соседних голштинских земель, чего нельзя было достигнуть без войны с Швецией, потому что она состояла в тесном союзе с Голштинией.
В западной историографии (особенно немецкой, с легкой руки историка России Германна) принято безмерно преувеличивать роль Паткуля в присоединении России к антишведской коалиции. Для Петра вопрос решался самым фактом выступления Польши и Дании против Швеции, и Паткуля царь лишь использовал просто как подвернувшегося кстати неглупого агента, не более. Паткуль, интригуя в Москве против Швеции, в то же время в глубочайшем секрете интриговал в Дрездене и Варшаве против Москвы: он желал, чтобы его родная Лифляндия (Ливония) ни в коем случае не попала, к России, а была бы отнята у шведов в пользу Августа II, бывшего одновременно королем польским и курфюрстом богатой Саксонии. Это, по его мнению, больше отвечало интересам лифляндского дворянства. Паткуль «убедительно» доказывал Петру, что ему следует удовольствоваться одной Ингрией (Ингерманландией) и остановиться к востоку от Нарвы и озера Пейпус и даже Нарвы не брать.
Но Паткуля должно было постигнуть разочарование, которое постигало обыкновенно рано или поздно всех дипломатов, желавших хитроумно обмануть Петра Алексеевича. Паткуля царь выслушал вполне одобрительно, так как дело было им уже предрешено, а затем, как увидим, остановился впоследствии не в Нарве, но там, где, преодолев все трудности и неудачи, нашел нужным и возможным остановиться. 11 ноября 1699 г. был подписан пока еще тайный союзный договор между Петром и Августом II. Русские обязывались вступить в Ингрию, а польско-саксонские войска одновременно в Ливонию. Датский посланник в Москве удостоверил, что датские войска тотчас же вступят со своей стороны в Голштинию.
Нужно было лишь подождать подписания мирного договора России с турками, с которыми велись в Константинополе долгие переговоры. Как только в Москве были получены известия о подписании договора, Петр объявил Швеции войну и двинул войско прямо к Ругодиву, как по-старому продолжали называть русские Нарву.
Для шведов не могло быть неожиданностью, конечно, ни выступление России, ни даже направление первого удара. Еще в 1695 г, шведский министр Бенгст Оксеншерна писал королю Карлу XI, отцу и предшественнику Карла XII, о Петре: "Кто может знать, что таит этот молодой честолюбивый царь против вашего величества, так как ведь Ингерманландия и Кексгольм колют ему глаза".
Шведы тоже не забывали, что в свое время похищенное ими русское добро, от которого русские никогда не отказывались, еще может послужить предметом вооруженной борьбы за его возвращение.
Этот час настал.
10
Вернувшись из-за границы с громадным запасом новых я ярких впечатлений, с разнообразными и обильными сведениями (и особенно в корабельном деле), Петр был сначала поглощен страшным стрелецким «розыском», затем долгими и нелегкими дипломатическими переговорами в 1699 и 1700 гг. Напрасно впоследствии Карл XII велел колесовать и затем четвертовать лифляндского дворянина Паткуля, обвиняя именно его в организации русского участия в антишведском союзе 1700 г. Вопрос, как мы видели, давно уже ставился так: или останется в силе Столбовский договор 1617 г., навязанный шведским королем Густавом Адольфом, и Россия признает нормальной свою полную отрезанность от Балтийского моря, или должна быть предпринята попытка вернуть в русское обладание древние русские земли, когда-то насильственно от России отторгнутые.
3 июля 1700 г. в Константинополе состоялся "размен трактатов", т. е. окончательная дипломатическая церемония, увенчавшая заключение русско-турецкого перемирия, и 7 июля думный дьяк Украинцев, подписавший трактат, отправил в Москву гонцов с копией мирного договора. 8 августа, после месячного пути, они явились к Петру. Шведская историография подчеркивает полную будто бы для шведской дипломатии неожиданность начала военных действий со стороны России почти тотчас же после получения царем известий о заключении мира с Турцией. Едва ли эта «неожиданность» была такой уже полной: ведь еще 21 апреля (1700 г.) Александр Маврокордато, "салтанова величества тайных дел секретарь и переводчик", говорил русским, что началась война России с Швецией, а 22 мая в Константинополе прямо утверждали в дипломатических кругах, будто русские "уже осадили свейский город Нарву".[31] Да и странно говорить о полной неожиданности, когда шведы отлично знали, что еще осенью 1699 г. Петр вступил в договор против Швеции с Августом II и с Данией, и тогда же Петр собирался воспретить русским купцам возить товары в Нарву, Ревель и Ригу. Ведь вовсе не одно только желание сосредоточить торговлю в Архангельске было главной причиной указа. Русско-шведская торговля продолжалась, так как проектированный указ был в 1699 г. отсрочен, и в момент начала войны в 1700 г. в Стокгольме, как писал русский резидент князь Хилков Ф. А. Головину, было русских товаров на 100 тыс. рублей. Что Россия непременно примет участие в любой войне против Швеции, едва только Швеция окажется в войне с другими державами, это было ясно и европейским дипломатам вообще, и шведским в частности, и неизбежность этого события была ясна из всей истории русско-шведских отношений, начиная от Столбовского договора, в особенности же из истории русско-шведской войны 1656 г.
30
Латинский подлинник и русский текст договора см. в ЦГАДА, ф. Шведские дела, 1700 г., № 4, "Список с союзного договора, заключенного в Гааге между Швецией, Англией и Голландией". В полном виде этот договор поступил в ф. Шведские дела нашего архива лишь в 1717 г.