Петр делал, конечно, все возможное, чтобы его ненадежный, слабый, всегда с ним хитривший союзник Август не последовал примеру Дании и не сложил оружия. Царь шел во время переговоров в Биржах в феврале 1701 г. на значительные уступки в пользу Польши и при позднейших негоциациях дьяка Бориса Михайлова, Мазепы и Посникова с представителями Августа II (уже в Варшаве) вел ту же политику, но неумеренные аппетиты Августа, понимавшего трудное положение Петра в тот момент, в конце концов встречали все же должный отпор{45}. Разумеется, помогло Петру и в 1701 г. и в ближайшие годы упорное и тогда уже ставшее общеизвестным требование Карла XII, чтобы Август II был низложен с польского престола. Правда, хлопоча о низвержении Августа, Карл забыл, что существует еще польский народ, который вовсе не так уже готов покорно и беспрекословно подчиниться ставленнику шведов Станиславу Лещинскому. У Августа в конце концов и выбора другого не было, как оставаться "верным" соглашению, а потом и союзу с Россией. Августу явственно очень долго казалось, что, пока за ним прочно остается наследственное саксонское курфюршество, продолжая оставаться в "союзе" с Петром, он рискует в худшем случае лишь потерять часть Польши, а заключая мир с Карлом, он безусловно теряет, согласно неумолимому требованию шведского воителя, польский трон. Но, когда в 1706 г. военные события привели шведскую армию в Саксонию, Август покинул Петра и сделал это самым трусливым, самым коварным и предательским образом.
Победа Меншикова под Калишем заставила Августа лишь поторопиться бежать в Саксонию, куда уже шел Карл. Август не верил в прочность русского успеха, Польша казалась потерянной, и он был готов ценой каких угодно уступок спасти свое саксонское наследственное курфюршество. А Петру крайне важно было, хотя бы делавшееся все более и более слабым, участие Польши в активной борьбе против Карла XII, и царь делал все, чтобы предупредить "выход" Августа из войны.
Уже 17 апреля 1701 г. к генерал-губернатору новгородскому князю Никите Ивановичу Репнину пошла из Посольского приказа грамота, повелевающая ему идти к "королевскому величеству польскому в случение с саксонскими войсками" в Динабург и там стать под команду короля Августа.
А спустя несколько дней, 1 мая, к нему же, князю Никите, послана была и вторая грамота, в которой князя предупреждали, что ближний боярин Федор Алексеевич Головин имел разговор с посланником Августа фон Кенигсеном вот по какому поводу: "токмо ныне ведомо учинилось", что шведский король находится "близь Лифлянт границы", а потому есть опасность внезапного нападения шведов на Репнина. Посланник обещал сообщить, куда нужно, о необходимости поспешить соединением саксонских и русских войск. Но Петр не очень верил этому и писал из Воронежа в Посольский приказ: "О князь Никите, и мы гораздо думаем и зело хорош совет кенигсеков, только извольте в том гораздо через нарочных посылыциков проведывать про рушенье их войск". Царь опасается, как бы не обманули союзники, как оно было под Нарвой, когда Ланг обнадежил "рушением", "а того и в слух не бывало"{46}.
Неправильно было бы все-таки считать, что Карл XII сейчас же после первой Нарвы проникся тем характерным для него (погубившим его в конце концов) пренебрежением к Петру и к русской армии, которое, неизвестно, впрочем, насколько искренне, он всегда проявлял впоследствии. Нет, Карл именно на первых порах, девятнадцати лет от роду, как это ни удивительно констатировать, проявил больше проницательности, осторожности и понимания, общей стратегической обстановки, чем в дальнейшей своей полководческой карьере, когда успехи в Польше и Саксонии вскружили ему голову и внушили ему мысль о полной непобедимости. После Нарвской победы он все же настолько опасается, русских, что оставляет около 15 тыс. человек своих войск для охраны шведских владений в Ингерманландии и Эстляндии и вручает командование над двумя отрядами, оставленными в Прибалтике, Шлиппенбаху - в Эстляндии и Кронхиорту в Ингерманландии. По тогдашним масштабам выходило, что Карл считал необходимым больше чем на добрую треть ослабить свою действующую армию, с которой он решил начать завоевание Польши, лишь бы быть спокойным за Прибалтику. Кроме войск, оставленных Шлиппенбаху и Кронхиорту, Карл поместил особый гарнизон в Риге, отдав начальство над ним генерал-майору Стюарту.
Не довольствуясь этим, Карл XII решил произвести большую диверсию на севере против Архангельска.
Но шведский король впоследствии и не думал повторить эту попытку диверсии. Все больше и больше пленяли его победы в Польше, и все возможнее и ближе представлялась Карлу соблазнительная перспектива обращения ее в вассальную державу.
1 декабря 1701 г. Карл напал с отрядом в несколько сот человек на польскую армию Огинского, которая была охвачена паникой, бросилась в разные стороны, и шведы без помехи вошли в Ковно. Вскоре вслед за тем была занята и Вильна. Поляки, придя несколько в себя от неожиданности, кое-где стали оказывать активное сопротивление, и воеводе Вишневецкому удалось воспользоваться оплошностью одного шведского отряда, слишком самонадеянно углубившегося в страну без должной разведки, и разбить его. Но в общем силы Августа успеха не имели, и Карл нашел целесообразным просто согнать польского короля с престола и посадить на его место кого-либо другого. Дело облегчилось тем, что в Польше существовала довольно сильная партия, уже задолго до шведского вторжения мечтавшая отделаться от Августа. Серьезных препятствий к осуществлению замысла было всего два: во-первых, саксонские отряды, поддерживавшие своего курфюрста Августа на его польском королевском престоле, и, во-вторых, русские, начавшие просачиваться в Литву, как это и было условлено между Петром и польским королем особым договором. Но с саксонцами Карл справлялся при боевых встречах легче, чем с поляками.
Мы не можем в работе, посвященной прежде всего шведскому нашествию на Россию, останавливаться на вопросах о размерах и степени энергии сопротивления, встреченного шведами в Польше и Литве. Во-первых, шляхта не только не пошла целиком на поклон к Станиславу Лещинскому, а, напротив, местами сплошь была в стане его врагов. А во-вторых, не из одной шляхты состояла Польша. Угнетенное крестьянское население (хлопы), мещане, торговцы, ремесленники в городах местами оказывали очень мужественное сопротивление шведскому агрессору (особенно в Литве и в более восточных воеводствах). В Белоруссии, например, уже во время похода Карла в 1707 г. в пинском направлении шведы встречались с чем-то очень близким к народной войне.