В.А. Красиков
СЕВЕРНАЯ ВОЙНА ИЛИ БЛИЦКРИГ ПО-РУССКИ
ВВЕДЕНИЕ
Не петербургская история
Ныне уже, наверное, ни для кого не секрет, что с легкой руки западных профессоров-славистов Россию за рубежом часто называют страной с непредсказуемым прошлым. И надо признать, что для этого есть все основания. Достаточно полистать современные отечественные учебники истории и сравнить их с теми, которые издавались всего каких-нибудь 20 лет назад. А если копнуть толщу недавно закончившегося XX вв. поглубже, то контраст трактовок одних и тех же временных отрезков в разных книгах вообще приобретет трагикомический характер. Такое впечатление, что как только к власти в нашем государстве приходили новые люди — первое, за что они брались — начинали переписывать дела предыдущих правителей в выгодном для себя свете. И ладно, если бы ограничивались лишь «выливанием помоев» на головы политиков — своих непосредственных предшественников-конкурентов. Так ведь еще обязательно норовили «по-рулить» и событиями куда более отдаленных эпох. Последствия этого «творческого зуда», разумеется, печальны. Белые пятна и черные дыры истории — вещи далеко не безобидные, как может кому-то показаться на первый взгляд. Они неотвратимым бумерангом бьют по будущему. Народ, утрачивая истинную память об уроках прошлого, неизбежно теряет чувство реальности. И повторяя старые ошибки, не может разобраться в причинах хронических неурядиц дня сегодняшнего. В результате возникает замкнутый круг, не позволяющий выйти на нормальный, цивилизованный — без потрясений и крови — путь развития общества. Тот, по которому уже давно движутся наиболее благополучные соседи.
Впрочем, данная книга насущных проблем «россиянской» квазидемократической действительности начала XXI в. напрямую не касается. Разве что опосредовано — через аналогии. Она предлагает читателю заглянуть вглубь столетий, так как в ряду максимально пострадавших от вышеупомянутых многократных идеологических искажений оказалась и Великая Северная война 1700-1721 гг. Что, в общем-то, вполне объяснимо. Этот конфликт представляет собой одну из главных — так называемых узловых, переломных точек российской истории, поскольку неразрывно связан с именем Петра Великого, который является самым выдающимся правителем нашей страны за весь более чем тысячелетний срок ее существования. Поэтому соблазн примазаться к свершениям первого петербургского императора — перекроить их на собственный лад и размер посещал почти каждого его наследника по трону и великодержавному скипетру. В итоге образ выдающегося царя-реформатора, смысл его деяний и даже значительная масса связанного с ним фактического материала подверглись деформации.
К сожалению, большинство нынешних историков не спешат разгребать завалы нагроможденной предшественниками лжи. Даже наоборот — способствуют ее укоренению в общественном сознании, воспроизводя старые легенды и мифы в своих новых работах. От ученых мужей не отстают и писатели с кинематографистами. Подобное положение выглядело, наверное, естественным в доперестроечные годы подцензурных СМИ и «железного занавеса». Однако теперь — в эпоху Интернета и порожденной им всеохватной информированности вроде бы уже ни у кого не должно оставаться сомнений в том, что российская история — предмет весьма скользкий. И потому сколько-нибудь добросовестный автор непременно обязан «проверить на прочность» исследуемую тему. Тем более что сделать это не очень сложно. Иногда достаточно просто открыть давно (еще до революции) опубликованную переписку Петра I или его ближайших сподвижников. И перед любопытным взором тут же откроются целые пласты прежней жизни — реальной, многомерной, разительно отличающейся от тех плоских лубочных картинок, что предлагаются ныне в качестве ширпотребовских версий.
Дабы не быть голословным, проиллюстрируем ситуацию на свежем примере — недавнем праздновании 300-летнего юбилея Северной Пальмиры. Когда политологи в различных ток-шоу начали муссировать связанные с этим событием вопросы, то неожиданно выяснилось, что российские граждане имеют весьма смутное представление о том военно-политическом фоне, на котором происходило основание города на Неве. Даже хорошо образованные современные петербуржцы, начиная рассуждать на данную тему, в первую очередь вспоминали о «справедливых причинах», побудивших Петра I в 1700 г. напасть на Швецию — «в целях возвращения стонавших под иноплеменным гнетом прибалтийских территорий — исконных земель отцов и дедов, коварно захваченных скандинавами в тяжелые для Москвы «смутные годы» начала XVII столетия» [1].
Однако знакомство с подлинными Документами того времени заставляет усомниться в столь однозначной оценке «праведного возмездия» и упрощенном образе «жадного западного соседа-бандита». Вот, например, цитата из донесения фельдмаршала Бориса Шереметева, посланного Петру летом 1703 г., как раз в тот момент, когда его полки вышли на берега Невы и Финского залива: «…русские мужики к нам неприятны, многое число беглых из Новгорода, и с Валдая, и ото Пскова, и добрее они к шведам, нежели к нам…» Подобное свидетельство совершенно не вяжется с привычным стереотипом освободительной войны.
А между тем разгадка этого ребуса весьма проста. Швеция никогда не знала ужасов крепостного права. И хотя жизнь в ту эпоху для большинства людей во всем мире, мягко говоря, не являлась медом, возвращаться из чужого, но все-таки относительно свободного европейского бытия, в пусть и свое родное, но совершенно бесправное азиатское рабство добровольно мало кто желал. Поэтому на отвоеванных землях русскую армию и не встречали хлебом-солью, несмотря на то, что там, кроме отдельных беглых мужиков, было много целых деревень с потомками тех русских семей, которые попали под власть Стокгольма еще в 1617 г., когда по условиям Столбовского мирного договора недавно избранный царь Михаил Романов вынужденно уступил эти территории шведскому королю Густаву II Адольфу.
По той же причине отечественная историография обходит молчанием и обычно горячо ею любимую тему партизанской борьбы. Хотя народная война с редкостным ожесточением бушевала в районах прилегающих к Финскому заливу около 10 лет. Здесь российских историков смущает тот факт, что земля под ногами горела не у королевских, а у царских солдат. Вот как, например, в докладе Петру I в 1708 г. описывал обстановку генерал-адмирал Федор Апраксин, командовавший всеми морскими и сухопутными силами в восточной Прибалтике: «…пребезмерное нам чинят разорение, а неприятелю чинят, как могут, вспоможение провиантом и лошадьми. И ходят по лесам, близ дорог, побивают до смерти драгун и казаков, которые ко мне от конницы и от меня к ним с письмами посылаются. И зело опасаюся, дабы у нас оная чухна не пресекла вовсе коммуникации нашей отовсюду…»
«Чухной» повстанцы названы Апраксиным потому, что основу их отрядов составляли представители финно-угорских племен, являвшихся коренным населением этих территорий. Но и русских жителей на спорных землях, по данным шведских архивов, в конце XVII — начале XVIII вв. тоже было достаточно много — более четверти от общего числа населения. И они также вносили вклад в оборону своего края. О чем свидетельствуют не только письма Апраксина и Шереметева. Достаточно вспомнить, что гарнизоны шведских крепостей Ниеншанц и Выборг во время их осады армией Петра I возглавляли бывшие русские дворяне Опалев и Аминов.
Сопротивление царскими войсками подавлялось самыми жестокими способами. Деревни полностью выжигались. Пойманные партизаны поголовно уничтожались. Причем преимущественно зверскими методами. Однако окончательно с ними удалось справиться только после Полтавской битвы, когда шведы перешли к глухой стратегической обороне и всю Прибалтику бесчисленной массой заполнили московские полки.
Кстати, раз уж речь зашла о коренном населении невской дельты и прилегающих к ней районов, то нельзя не заметить, что данная территория никоим образом не подходит под определение «исконно-русская земля», поскольку финно-угорские племена поселились здесь гораздо раньше славян. И до начала XVIII столетия ижорцы, карелы, финны, водь, чудь и вепсы составляли основу местного населения. Для них по большому счету и шведы, и русские являлись лишь обыкновенными колонизаторами (но, разумеется, различались по степени жесткости приносимых государственных систем). Только в период бескомпромиссных сражений Северной войны 1700—1721 гг., когда численность аборигенов резко уменьшилась, сюда из центральных областей России, согласно царским указам, переселили десятки тысяч этнических русских. Это обстоятельство и послужило главной причиной быстрого изменения демографической ситуации. А до той поры за возможность превратить район будущего Петербурга в свою доходную колонию шла тысячелетняя непрекращающаяся борьба. Сначала между норманскими конунгами и ярлами, затем между новгородцами, шведами, датчанами и ливонскими немцами. Потом место новгородцев заняли московские цари. Все это время сам предмет раздора оставался диким, почти не затронутым цивилизацией краем.
1
Впрочем, про то, что именно Россия и ее союзники (а не Швеция) развязали Северную войну 1700—1721 гг. знали немногие. Разве что как раз хорошо образованные люди. А основная масса народа была уверена, что «мать-родина» подверглась ничем не спровоцированному нашествию злобных захватчиков.