Конечно, результаты «вестернизации» всей страны и армии в частности, стали ощутимо проявляться только к концу Северной войны, когда начала вступать в пору зрелости плеяда «птенцов», выпестованная заботами российского императора. Однако «первые ласточки» перемен заявили о себе еще в конце XVII столетия. Причем были они, как это ни парадоксально, уже зрелыми, сложившимися личностями и принадлежали к гнездам старой боярской верхушки, которая в подавляющей массе ненавидела «царя-антихриста» и ожесточенно сопротивлялась его реформам.
Но в любой семье, как известно, «не без урода». И именно такими «уродами» среди московской родовой знати оказывались наиболее умные люди, понимавшие, что продолжение беспросветной многовековой спячки вскоре неминуемо обернется для «Третьего Рима» повторением стандартного финала всех его ордынских близнецов-предшественников.
Наверное, самым последовательным западником среди русского аристократического «бомонда» конца XVII в. являлся князь Василий Голицын. Но он волею случая (и при посредстве легкомысленного Амура) вопреки логике оказался в лагере политических противников пропетровской «партии Нарышкиных». И поэтому первыми сознательными помощниками «герра Питера» в деле европеизации своей страны стали более умеренные «либералы» — князь Яков Долгорукий, Федор Головин и Борис Шереметев. Однако двоих из этой троицы природа не наделила сколько-нибудь заметными способностями к военному делу, и с новой русской армией неразрывно связанным оказался только один.
Шереметев Борис Петрович (1652—1719), боярин с 1682 г., граф с 1706 г., генерал-фельдмаршал с 1701 г. Участвовал в Северной войне в качестве командующего стратегическими группировками. Командовал русскими войсками в сражениях у Эрестфере (1702 г.), Гуммельсгофе (1702 г.), Мурмызы (1705 г.), Головчино (1708 г.), руководил осадами Мариенбурга (1702 г.), Копорья (1703 г.), Дерпта (1704 г.), Риги (1709-1710 гг.).
Семья Бориса Петровича относилась к числу влиятельных боярских родов и даже имела общих предков с царствующей династией Романовых. Корни своей непосредственной родословной Шереметевы считали с XIV столетия, с княжеского дружинника Андрея Кобылы, впервые упоминающегося в официальной летописи в 1347 г. Его сын Федор Кошка — приближенный у Дмитрия Донского оставил после себя потомство в виде дворян Белозубцевых. От них в следующем веке на генеалогическом древе будущего фельдмаршала отросла ветвь одного из служилых людей великого князя Ивана III по прозвищу Шеремет. Оно и послужило затем базой для возникновения столь известной фамилии.
По меркам середины XVII в. его ближайшие родственники были людьми весьма продвинутыми в культурном плане. И вопреки российским обычаям не питали враждебных чувств к «поганому» Западу. Достаточно сказать, что отец Бориса Петровича, Петр Васильевич Большой [126], в бытность свою воеводой Киева в 1666—1668 гг. брил бороду и носил польское платье. А также помешал закрытию местной Академии [127], которую в Москве не любили и обвиняли в «преступном соглашательстве» с Римом по вопросам веры [128].
В это учебное заведение Петр Васильевич определил на учебу и сына. Там Борис Петрович научился говорить по-польски, получил представление о латыни и узнал много того, что было неведомо подавляющему большинству московитов. Столь либеральная атмосфера сформировала и соответствующее мировоззрение молодого человека, что помогло ему в дальнейшем оценить и принять все западнические реформы Петра Великого. Однако свою «государеву службу» он начал в традиционном московском стиле, будучи в 13-летнем возрасте пожалованным в комнатные стольники.
Этот придворный чин обеспечивал близость к монарху, открывая завидные перспективы на будущее, но недоросль Борис, видимо, не умел «толкаться локтями» у трона и поэтому до 26 лет лишь сопровождал царя Алексея Михайловича в «походах» па монастырям, да был рындой — стоял с декоративным топориком в почетном карауле на торжественных приемах. В конце концов, его отец, старый воин, добился, чтобы в очередном столкновении с татарами сына приставили к нему в качестве помощника. Так в 1678 г. Шереметев обрел первый опыт военачальника и вступил в другую, весьма удачную полосу своей жизни.
Следующим летом он уже исполнял обязанности «товарища» (заместителя) воеводы в «большом полку» князя Черкасского. А спустя всего два года возглавил только что образованный Тамбовский городовой разряд, что в сравнении с современной структурой вооруженных сил можно приравнять к командованию военным округом. По вступлении в должность практически сразу же последовало и боевое крещение — пришлось отражать набег небольшого отряда крымских татар.
Почин получился успешным — степняков быстро отогнали. Но все же затем пришлось ждать еще почти год, прежде чем Борису Петровичу присвоили официальный титул боярина. Да и то не за заслуги, а в связи с восшествием на престол новых царей Петра и Ивана. Но затем произошел крутой поворот в карьере. К середине 80-х гг. Шереметеву из полководцев пришлось переквалифицироваться в дипломаты.
На новом поприще «болярин Борис» сразу же выдвинулся на первые роли. В 1685—1686 гг. он оказался в числе четырех главных представителей российской стороны, которым после долгих переговоров удалось-таки заключить с Польшей «Вечный мир» и добиться юридического признания 20-летней давности факта завоевания Москвой Киева. Затем, по прошествии всего нескольких месяцев, Шереметев уже единовластно возглавил посольство, направленное в Варшаву для ратификации договора и уточнения деталей создаваемого антиосманского альянса. Оттуда потом пришлось заехать и в Вену, также готовившуюся продолжить борьбу против турок.
Дипломатическая стезя лучше, чем военная, соответствовала наклонностям и дарованиям умного, но осторожного Бориса Петровича. Однако своевольная судьба решила иначе и повела его по жизни дальше далеко не самой удобной дорогой. По возвращении из Европы в Москву боярину вновь пришлось надеть военный мундир, который он уже не снимал до самой смерти.
Шереметеву довелось участвовать во 2-м крымском походе князя Василия Голицына, а через несколько лет и в борьбе Петра I за берега Азовского моря. Но неудачное антиордынское предприятие фактического соправителя царевны Софьи в 1689 г., конечно же, не добавило авторитета и Борису Петровичу. Может быть, поэтому укрепившийся той же осенью на троне молодой монарх не стал приближать к себе будущего фельдмаршала, несмотря на то что он столь явственно выделялся в лучшую сторону из темной массы реакционного боярства.
Впрочем, главная причина царской немилости, наверное, все же заключалась в том факте, что открыто присоединиться к «партии Нарышкиных» до падения Софьи боярин не рискнул. В то же время ему в период с 1687 по 1696 гг., поручалось командование одним из наиболее беспокойных пограничных округов — Белгородским разрядом, который в первую очередь подвергался татарским нападениям. Но когда царь решил возобновить большую войну со Стамбулом, предприняв поход на Азов, то Шереметев вновь оказался в стороне от главных событий. В 1695—1696 гг. ему доверили лишь отвлекать внимание турок, командуя демонстрациями на вспомогательном Днепровском театре боевых действий.
Бориса Петровича такая ситуация, конечно, угнетала, и он старался изменить ее. В русле этих усилий и лежит его 2-я европейская поездка, в которую он отправился по собственной воле и за свой счет с целью угодить царю.
Боярин покинул Москву через три месяца после отъезда на Запад самого Петра и путешествовал более полутора лет, с июля 1697 г. по февраль 1699 г., истратив на это 20 500 рублей — сумму равную по тем временам целому состоянию [129]. Проехав через Польшу, он вновь побывал в Вене. Затем направился в Италию, осмотрел Рим, Венецию, Сицилию и наконец добрался до Мальты (получив аудиенции за время поездки у польского короля и саксонского курфюрста Августа, императора Священной Римской империи Леопольда, папы римского Иннокентия XII, великого герцога тосканского Козимо III). В Ла-Валетте его даже посвятили в рыцари Мальтийского ордена.
127
Единственного на территории бывшей Киевской Руси учебного заведения такого уровня, возникшего в период, когда Украина находилась под властью Речи Посполитой.
128
«Вызывающе» по отношению к российскому обществу тех лет вел себя и дядя будущего полководца — Матвей Васильевич Шереметев, выделявшийся среди родни своими способностями, но, к сожалению, рано умерший. Он одним из первых в Москве стал брить бороду, за что протопоп Аввакум в 1648 г. лишил его благословения и обличал, как принявшего на Западе «непотребный и блудолюбный» образ.
129
Истинная, так сказать, человеческая цена подобной жертвы становится понятной из характеристики, данной Шереметеву известным советским исследователем эпохи XVIII в. Николаем Павленко: «…Борис Петрович бескорыстием не отличался, но не отваживался красть в масштабах, дозволяемых себе Меншиковым. Представитель древнейшего аристократического рода если и воровал, то настолько умеренно, что размеры украденного не вызывали зависти у окружающих. Но Шереметев умел попрошайничать. Он не упускал случая напомнить царю о своей «нищете», и его стяжания являлись плодом царских пожалований: вотчин он, кажется, не покупал…»