Тем же летом Меншиков получил чин генерал-лейтенанта, а спустя год стал первым в России полным генералом от кавалерии. Этому предшествовал дерзкий успешный рейд в район Варшавы конного русско-саксонско-польского корпуса, руководимого Александром Даниловичем, за который король-курфюрст Август наградил его своим высшим отличием — орденом Белого Орла.
Правда, затем последовала очень неудачная гродненская операция, где наряду с Огильви и Репниным русской армией командовал и Меншиков. Но в те зимне-весенние месяцы их противником был сам Карл XII. А встреча с ним на поле боя приводила в смущение и более авторитетных военачальников. К тому же уже осенью 1706 г. царский любимец вполне реабилитировался фактом калишского триумфа. Этот успех знаменателен тем, что он стал, в сущности, первой полноценной победой петровской армии, так как был одержан не над второстепенными ливонскими и финскими войсками Стокгольма, а над природными скандинавами, составлявшими часть главных королевских сил, действовавших на европейском театре.
В эту же кампанию Александр Данилович путем разнообразных интриг сумел вынудить шотландца Огильви уехать из России, после чего его фактический вес в армии стал уступать лишь авторитету самого Петра. Впрочем, здесь необходимо оговориться, что не только закулисной борьбой и эксплуатацией царской дружбы Меншиков обеспечил свое генеральское возвышение. Он на самом деле являлся талантливым самородком, легко и быстро усваивавшим новое и, что самое главное, способным применить полученные знания на практике. Поэтому именно ему удалось стать единственным сколько-нибудь реальным конкурентом для иностранцев в петровской армии первой половины Северной войны.
В данной связи уместно вспомнить одного из лучших отечественных дореволюционных военных историков — профессора Николаевской академии генерального штаба Александра Мышлаевского. Он в конце XIX — начале XX вв. специально занимался исследованием полководческой деятельности «полудержавного властелина» и пришел к выводу, что его герой в период 1704—1709 гг. являлся наиболее одаренным военачальником из российского окружения Петра I («…широтой военного взгляда после царя обладал только князь Меншиков…») [133].
Действительно, сравнивая полководческие решения Меншикова и, к примеру, Шереметева (также по отношению к российскому среднему уровню представлявшего собой далеко не последнюю личность), нельзя не увидеть превосходства первого. Особенно оно стало заметно во время отражения в 1708—1709 гг. похода Карла XII на Москву. Так, уже после отступления за Березину фельдмаршал в течение трех месяцев упрямо продолжал твердить на совещаниях о псковском направлении как наиболее опасном. А Александр Данилович, наоборот, высказывался в том духе, что вероятность движения шведов в Прибалтику минимальна. И оказался прав.
То же самое повторилось и в сражении у Головчино. Шереметев легко поддался на ложные демонстрации короля. Потому и удар скандинавов по корпусу Репнина получился столь удачным. Между тем находившийся рядом с фельдмаршалом Меншиков, по едва уловимым признакам быстро разгадал маневр Карла и заговорил о необходимости оказания помощи соседу еще до того, как от него прискакали гонцы с подобными просьбами. Однако Шереметев продолжал ожидать атаки на собственные позиции и упустил время.
Правда, отмечая дарования «Данилыча», нельзя забывать, что сильно выделялись они лишь на фоне общей убогости, доставшегося Петру интеллектуального наследства Московии. В сравнении с потенциалом европейских военачальников отсутствие у царского фаворита хорошей школы зачастую давало о себе знать в самое неподходящее время. Подобный срыв произошел и в Полтавском бою, чуть было не приведя к катастрофе. Заключался он в следующем.
В самом начале битвы Меншиков повел на подмогу к выдвинутым вперед русским редутам большую часть из имевшихся в тот момент у Петра драгунских полков и вопреки предварительному плану втянулся там в серьезное сражение, проходившее с переменным успехом. Видя, что весь его замысел грозит рухнуть, царь неоднократно направлял к «Алексашке» гонцов с требованием отойти, и тому в конце концов пришлось повиноваться.
Но правильное отступление Александр Данилович организовать не сумел. Услышав сигнал к отходу, уже порядком расстроенные в схватке эскадроны окончательно сломали ряды и кинулись наутек — прямо к длинному и глубокому оврагу. Петр в ужасе наблюдал за разворачивавшейся на его глазах трагедией. Ударь шведы вдогонку, и злосчастная ложбина с обрывистыми склонами неминуемо превратилась бы в могилу всей русской кавалерии. Без конницы же оставшаяся армия обрекалась на бессмысленное сидение за валами лагеря в ожидании голодной смерти.
Но скандинавы не знали об овраге, а потому не стали дробить свои и без того малочисленные полки ради «бесперспективной» погони, потеряв, таким образом, один из последних шансов на победу и спася Меншикова от вполне заслуженной царской кары. А спустя еще несколько часов о недавних ошибках и просчетах в русском стане уже никто не вспоминал. Там шел победный пир, и награды щедрым потоком сыпались направо и налево. Этот сказочный дождь, естественно, не обошел стороной и фаворита. За минувшие 10 лет он получил множество моральных и материальных поощрений, но данное ему за Полтаву — генерал-фельдмаршальский жезл, а также города Почеп и Ямполь вместе с проживавшими в них 43 362 душами только мужского пола — стало вообще самым крупным петровским «пожалованием» за годы Северной войны. Во всяком случае, даже без учета предыдущих подарков, таким числом крепостных в России не обладал никто, исключая, разумеется, самого монарха.
В 1711 г. в период Прутского похода Меншиков фактически замещал царя «на хозяйстве», руководя оставленными в Прибалтике для сдерживания шведов силами. К этому времени он уже давно стал одной из самых титулованных особ в мире, имея кроме уже упоминавшихся выше отличий статус князя Священной Римской империи и светлейшего князя Ижорского, к которым датский король присовокупил свою высшую награду — орден Слона. Впрочем, во время недолгой войны с турками борьба против шведов практически не велась, и поэтому реально отдельный театр боевых действий Александр Данилович впервые возглавил годом позже, когда царь назначил его командующим экспедиционной армией в Померании.
В ее состав вошло большинство лучших русских полков, а главная задача заключалась в том, чтобы совместно с союзниками отобрать у скандинавов их последние опорные пункты на германском побережье Балтийского моря. Но пик генеральской удачливости «полудержавного властелина» был уже позади, и кампания 1712 г. не добавила ему полководческой славы. Меншиков не смог взять ни Штеттин, ни Штральзунд, которые осаждались подчиненными ему силами. А к зиме после неожиданного контрудара Стенбока и вообще утратил контроль над фронтовой ситуацией.
От крупных последствий этого поражения Северную коалицию спасли лишь морские победы датчан (нарушивших снабжение противника) и экстренное возвращение на театр боевых действий Петра I, сразу же взявшего бразды правления в свои руки и решительными мерами разрядившего обстановку. После чего «светлейший» опять возглавил российские экспедиционные войска и вместе с союзниками «дожал» загнанную в ловушку последнюю шведскую полевую армию на территории континентальной Европы.
А когда Стенбок капитулировал, Александр Данилович вновь занялся осадой Штеттина. На сей раз помешать ему овладеть крепостью уже никто не мог, и к концу сентября 1713 г. город сдался. Право владения столь важным портом Балтийского моря передали Пруссии, уже давно склонявшейся к мысли о том, чтобы пополнить ряды антишведского союза, и сим актом окончательно вовлеченной в его лоно. Вследствие чего грудь Меншикова украсил орден Черного Орла, являвшийся высшей наградой этого немецкого королевства. Больше регалий такого уровня за боевые отличия царский фаворит не получал, так как взятие Штеттина оказалось последним полководческим достижением «Данилыча» в ходе Северной войны. Начиная с 1714 г., царь вывел своего любимца из состава действующей армии и использовал его с той поры только в качестве тылового функционера.
133
С этим мнением был солидарен и Дмитрий Масловский — еще один не менее известный историк и генерал, тоже служивший в качестве профессора Николаевской академии конца XIX столетия. Его характеристика фаворита гласит: «…среди сподвижников царя он являл собою… единственное лицо с бесспорным военным талантом, широким глазомером, инициативою и способностью много взять на свою ответственность…»