– Не стоит, мое сердечко! – легкомысленно улыбнулся Егор. – Я в полку поем. Солдатские щи и кулеш – тоже пища знатная. Да, кстати! – вспомнил неожиданно: – А что там Вася Волков вчера толковал – про амура неожиданного, что посетил его? Это не к тебе ли, молодуха, он воспылал страстью нежной?
– Что ж говоришь-то такое? И как не стыдно тебе, охальнику!
– А что? – лукаво и довольно улыбнулся Егор. – Ты же, Меньшикова Александра Ивановна, самая красивая женщина на Москве! Разве не так?
– Ну не знаю, право…
– Так, так! Самая – стройная, красивая, длинноногая, страстная… Что же странного, что и Васька влюбился в тебя по самые уши?
– Да ну тебя, шутника! – мягко улыбнувшись, польщенно покраснела Санька. – Мало ли на Москве других красавиц? А Васино сердце царевна Наталья украла, сестренка царская, а Васька, в свою очередь, ее сердечко девичье своровал…
Егор сразу стал очень серьезным. На Руси царевны всегда являлись особой кастой: иногда их выдавали замуж – за заграничных принцев, королей и герцогов, но русскому человеку, сколь богат и знатен он ни был бы, даже подумать плотски о дочери или сестре царской было смертельно опасно для жизни. А если серьезное чего намечалось, так и буйной головы можно было запросто лишиться. Были, знаете ли, прецеденты… Вслух он только выдохнул расстроенно, от души:
– Да уж, обрадовала ты меня, женушка любимая, обрадовала! Только этого нам и не хватало сейчас – для полноты ощущений…
– Да я все понимаю, Саша! – нахмурилась и загрустила Санька. – Но неужели ничего нельзя сделать? Надо же как-то помочь ребятам! А, Саша? Тем более что и ты сам отчасти виноват – в этом амуре…
– Как это – я виноват?
– Да вот так! Кто велел подполковнику Волкову регулярно наезжать во дворец Преображенский и усердно заниматься с царевичем Алексеем этим вашим «карате»? Ты и велел! Василий и ездил – честно занимался, Наталья – воспитательница царевича, наблюдала за этими занятиями, как ей и положено по ее обязанностям. Вот и приключился – вдруг и незаметно так – амур этот, нечаянный… Ты, Саша, только не торопись, подумай! Вдруг да и придумаешь чего…
Он только печально покачал головой:
– Всего два варианта есть у Василия и Натальи, не считая третьего: дыбы и плахи для подполковника и черного клобука монастырского для царевны. Первый реальный вариант – тайно обвенчаться да и сбежать от царского гнева – в страны европейские…
– А второй?
– Победить Карла Двенадцатого, прогнать шведов из Прибалтийских стран. После чего и страны эти забрать под русскую руку, под протекторат – научно выражаясь. Раз шведам этот протекторат не возбраняется, знать, и нам – возможно. Если Василий лично, возглавляя воинскую часть, возьмет на свою шпагу город Митаву, то есть у него и все шансы, чтобы стать Великим герцогом Курляндским… Можно будет, при должном старании, четко оформить данное мероприятие, закрепить документально. Тогда уже и мезальянса не будет: Курляндский герцог – вполне достойный жених – для русской царевны…
– Отлично все ты придумал, любимый! – как маленькая девочка, звонко хлопая в ладоши, запрыгала на одном месте Санька. – Вот и сладится все…
Целуя жену в сладкие и податливые губы, Егор подумал – неожиданно для самого себя: «А ведь идея не так уже и смешна, как кажется на первый взгляд! Семейное счастье Василия и Натальи – это только внешняя оболочка, за которой спрятан глубинный и очень значимый смысл. Зачем будущей России нужна кровавая Анна Иоанновна, любительница жирной буженины? Да и вся эта гнусная „бироновщина“ в целом? Это же можно будет, поставив над Курляндией своих проверенных людей, такой гигантский исторический шаг вперед совершить! Столько сохранить жизней людских! Не говоря уже о финансах, могущих быть спасенными от бессовестного разграбления алчными и бессовестными людьми…»
Глава третья
Женская голова – на плахе
Карета медленно – как и предписывалось строгим внутренним распорядком – проезжала через стандартный военный городок, являвшийся местом стационарного расквартирования (на период отсутствия военных походов и полевых учений) Преображенского полка. Длинные бревенчатые казармы, выстроенные в три – почти ровных – ряда, просторные амбарные помещения, треугольные погреба, разнообразные полковые мастерские, прачечные, конюшни, артиллерийские арсеналы, склады, почерневшие кузницы, бани…
Несмотря на то что местами горели яркие костры и тут и там на веревках сушились какая-то верхняя и нижняя одежка, вокруг ощущался крепкий образцовый порядок.
«Действительно получился автономный, знатный и настоящий такой городок! – взволнованно вертел головой во все стороны Егор, жадно вдыхая полной грудью знакомый специфичный запах, и думал: – Здесь – мой второй дом, и это не просто высокопарные слова! Запах армейского стационарного лагеря – лучший аромат на этой прекрасной планете, для тех, кто понимает, конечно…» Высунувшись из открытого каретного окошка, он велел Митьке-денщику, который на этот раз выступал в роли умелого кучера:
– Правь, деревенщина, на восточный край, к тем вот дальним баракам! Правый – это солдатская тюрьма, гауптвахта по-иноземному, а левый – изба пыточная. Ты же первый раз в полку? Вот и запоминай, пригодится…
«Как же можно – без пыточной избы! – ехидно и насмешливо заблажил внутренний голос. – Времена же у нас нынче темные, страшные, жестокие… Как без пыточной – вершить дела праведные да справедливые? Отменил бы ты, братец, это подлое дело, а? Кто-то ведь должен это сделать первым!»
Егор понимал, что внутренний голос абсолютно прав, но, но…
– И без этого – дел полон рот! – недовольно пробормотал он, опускаясь обратно на каретное сиденье. – И почему это я один должен быть белым и пушистым, привлекая тем самым нездоровое внимание к своей персоне? Ладно, ладно, вот закончится эта война, которая, кстати, еще даже толком и не началась, вот тогда-то ужо явим всем образец человеколюбия и милосердия…
Возле темно-серого и громоздкого сруба пыточной избы неторопливо прогуливались, лениво и вяло переругиваясь между собой, Василий Волков и подполковник Андрюшка Соколов – командир четвертого батальона. Завидев подъезжающую карету начальника, спорщики прекратили свои незлобивые прения и быстрым шагом пошли навстречу.
– Ну и чего ругаемся, други мои? – поинтересовался Егор, ловко спрыгивая с приступка кареты на пожухлую осеннюю травку. – Не поделили что важное?
– Александр Данилыч! – четко отсалютовав, взволнованно зачастил Соколов. – Подполковник Волков – мой близкий друг, и все такое прочее… Но я не получал от вас приказа – принимать под арест неизвестных мне гражданских лиц! Не имею для действа этого на момент сей никаких веских оснований!
– Молодцом, Андрюха, благодарю за хорошую службу! – скупо похвалил подчиненного Егор и тут же повинился: – Вы уж, господа подполковники, оба извините меня! Совсем вылетело из головы, за всеми этими печальными событиями последних дней… Ничего, сейчас все это оформим соответствующим приказом. Так что, еще раз – извините!
– Да вы что, господин генерал-майор, Александр Данилович! – смущенным хором дружно забормотали подполковники. – Достаточно вашего слова…
– Оформим приказом! – повысил голос Егор. – Дело-то скользкое, непонятно чем еще и завершится… Ладно, а где эти? Которые – гонцы «перехваченные и доставленные»?
– Да вона – дремлют, родимые! Под охраной надежных сержантов! – махнул рукой в сторону Волков. – И сумки с бумагами там же, рядом со спящими гонцами. Без вас почту пока не вскрывали…
У темно-серой стены пыточной избы стояли два толстенных березовых чурбака, на которых вольготно расположились два гонца «перехваченных»: иноземные богатые камзолы, неаккуратно распахнутые на груди, кудрявые парики сбились на сторону, глаза плотно закрыты, головы, откинутые назад, опираются на шершавые бревна избы, рты широко раскрыты, храп – на всю округу… Рядом со спящими дисциплинированно замерли два усатых преображенца с ружьями наперевес.
– Что случилось с ними, может, приболели? – обеспокоенно спросил Егор.