― Измира, дитя мое, ― сказала Амарет, кривя губы в пытающейся подавить улыбку гримасе. Хотя самой ей не было еще и тридцати, а Измира была… Моложе Сьюзен от силы лет на пять. ― В мои годы здоровый сон не менее ценен, чем мужская любовь. Вот и приходится идти на жертвы, ― вздохнула она с притворным сожалением. ― И порой говорить ему «Любимый, приходи завтра».
Отмершие тархины зашлись смехом и замахали руками в дюжинах браслетов и колец, словно услышали еще одну забавную шутку.
― Как можно, прекраснейшая?!
― Отказывать нашему принцу и господину?!
― Дверь у него перед лицом закрывать?! ― хохотали тархины уже во весь голос, пока Сьюзен пыталась понять, в чем, собственно, соль этой шутки.
― И подпереть изнутри, ― согласилась Амарет, и за столом грянуло, словно громовым раскатом. Измира же обиженно кривила губы. Злилась… кхм… что другие наложницы так пренебрегают ее… возлюбленным?
― Поди набери еще слив, Измира, ― посоветовала Ясаман, бросая в рот еще одну дольку апельсина, и поднялась со стула. Вазу, впрочем, не тронула. Видимо, решила не отходить далеко от беседки. ― Так и быть, я помогу тебе вернуть расположение нашего господина. Пока ты не перетравила своим ядом весь дворец.
Лев, дай ей сил, думала Сьюзен, провожая вздорных красавиц растерянным взглядом. Но если Амарет, Измира и прочие окружавшие ее тархины, должно быть, наблюдали подобные гаремные войны с детства, то «рожденную среди морей» Ясаман Сьюзен не понимала решительно. Была даже уверена, что при рождении той было дано иное имя. Хотя по виду северянка была лишь немногим моложе Сьюзен, но, как ни старайся, в памяти ее лицо не всплывало. Она родилась в Калормене? Нет. Что-то — в капризной улыбке, манере говорить и самих движениях Ясаман — подсказывало, что первая догадка была верна. Но что заставило ее… согласиться на участь наложницы калорменского принца? Делить любимого мужчину с другими? Да еще и помогать им… вернуть его расположение?
― Должно быть… Ясаман безмерно любит Его Высочество, раз стала его…
Амарет нахмурила прямые черные брови, не дав ей закончить.
― Не стоит говорить подобного, прекрасная госпожа, ― качнула она головой. ― Мы не вспоминаем без нужды о тех днях, когда Ясаман вошла в число возлюбленных нашего господина. Не стали бы вспоминать, даже если бы он сам не запретил нам этого. Мы ценим мир в нашем доме и не станем разрушать его, причиняя Ясаман боль лишь ради того, чтобы удовлетворить чужое любопытство.
И как прикажете это понимать?
― И она так легко примирилась… со своей участью? ― спросила Сьюзен. Свободная северянка, верившая в милость Великого Льва, и согласилась на…?
― Примирилась? ― сухо повторила Амарет, и ее волчьи глаза вдруг сверкнули неприкрытой злостью. ― Ах, понимаю. Прекрасная госпожа, верно, думает, что наш господин ― безбожник и насильник, способный добиться женщины лишь силой своего оружия. Северу мнится, будто обычаи Юга жестоки, а женщины бесправны, словно ослицы, но я разочарую вас. Ясаман вошла в гарем нашего господина по своей воле. Как и я. И пусть мы обе лишь бесправные рабыни в глазах всего Калормена, я никогда не чувствовала себя такой с ним. Женщины моего возлюбленного не знают принуждения, ибо его доблесть склоняет дочерей Зардинах к любви и покорности втрое быстрее, чем склонил бы удар кнута.
Слова о покорности Сьюзен не понравились. Жена почитает мужа, но и муж в свою очередь должен почитать жену. А склониться перед ним, как безмолвная рабыня… Пасть к его ногам лишь потому, что… А почему, собственно? И если они в самом деле так любят его, то почему же открыто грызутся между собой? Или… любви здесь и вовсе нет? Он купил их, но не золотом, а титулом принца? Он…
― Он взял меня в бою, ― гордо сказала Амарет и поднялась со стула, звеня золотыми браслетами. ― Я сражалась с ним сталью, прежде чем решила, что его клинок достоин моих ножен. Ибо я не из тех, кто уступит слабовольному. Мир вашему дому, прекрасная госпожа, ― улыбнулась она краем рта и выскользнула из беседки, прихватив со стола хрустальную вазу со сливами.
Тархины молчали, будто ожидая какого-то ответа в пустоту. Или, напротив, вопроса, на который могли бы дать снисходительный ответ. Должно быть… смеялись в мыслях над растерянной королевой.
― Как… любопытно, ― пробормотала Сьюзен, искренне пожалев, что здесь нет Эдмунда. Ему говорить с чужими наложницами тоже не доводилось, но когда брат был в настроении, язык у него тоже становился острее его меча. И… Эдмунд, посмотрев на всю эту картину, наверняка сказал бы, что женщины не станут так откровенно шутить о мужчине, которого боятся. Но… Ей-то что с этим делать? Они же… попросту явились посмотреть на нее, как на диковинную зверушку. Признаться… эта мысль вызвала в ней волну раздражения.
Хотела примерить на себя роль спасительницы? ― зло спросила Сьюзен саму себя. ― Думала, несчастные рабыни станут тебя благодарить, если он… отпустит их из гарема? Да они скорее тебя отравят.
― А где Амарет? ― удивленно спросила, обернувшись к беседке, Ясаман и не глядя шагнула в густую тень, когда порыв ветра шелохнул склонившиеся над ней ветви.
― В пекло Амарет! ― взвыла Измира, просыпав собранные ягоды из длинного подола розовой блузы. ― Где сливы?!
***
Первым нашелся, еще у самых дверей, запыленный плащ, лежащий на мраморном полу покоев броским черно-серым пятном. Следом, уже на пороге спальни, лежал темно-зеленый кафтан в узорах золотистой листвы. Будто отмечая путь, которым он шел, не глядя бросая одежду. Сапоги тоже не стояли, а откровенно валялись у кипарисового изножья широкой постели с опущенным полупрозрачным балдахином. Из-под которого виднелся кончик ножен из слоновой кости, брошенных на парчовое покрывало, чтобы можно было мгновенно схватиться за рукоять сабли.
Амарет отвела в сторону колышущийся от легкого сквозняка край балдахина, забралась на постель с ногами, сбросив шелковые туфли, и сказала:
― Я тебе сливы принесла.
― Скажи еще, что сама собирала, ― сонно ответил Рабадаш, не открывая глаз с размазавшейся синевой краски.
― Нет, ― фыркнула Амарет. ― Следила, как бы твои тигрицы не выцарапали друг другу глаза. Измира исходит ядом от ревности, ― добавила она, выбирая ягоду посочнее, и надкусила темный бочок. ― Думает, что ты провел эту ночь со мной. А ты, бессердечный, носился до рассвета незнамо где, пока я впустую жгла здесь свечи.
― Я был бы счастлив жечь их вместе с тобой, но ныне у меня слишком много дел.
И далось тебе это северное королевство, любовь моя?
― Я видела твою королеву, ― сказала Амарет, не меняя тона. ― Сидит в саду с полудюжиной тархин. И если желаешь знать… она мне не по нраву.
― В тебе говорит ревность.
Даже не шелохнулся, презренный.
― Не ревность, а здравый смысл. Она не найдет себе места среди твоих женщин.
― Ясаман, помнится, прекрасно нашла.
― Ясаман иная, ― не согласилась Амарет и протянула руку, подцепив ногтем длинный шнурок на полураспущенном вороте черной туники. Просунула ладонь под холодный шелк, рисуя пальцами узоры на смуглой коже и следя за выражением его лица. ― Она пылает страстью к тебе и ненавистью ко всем остальным. А твоя королева… не примет того мужчину, что покорил меня. Запрешь ее во дворце до конца ее дней?
― Она королева, ― ответил Рабадаш и повел головой по подушке, прежде чем наконец приподнял ресницы. Перехватил ее ладонь и сплел пальцы, не позволяя отнять руку. ― И должна бы знать, что долг превыше желаний. Особенно долг жены перед мужем.
― Бессердечный, ― повторила Амарет и придвинулась, шелестя золотистым шелком, вплотную к нему. ― Я тоскую без тебя, знаешь?
И получила в ответ острую, словно лезвие сабли, улыбку одним уголком губ.
― Знаю.
Негодяй, решила Амарет, склоняясь к его лицу. Гордая северная королева удавит его подушкой, едва поймет, каков он на самом деле.
========== Серебряный Король ==========
Комментарий к Серебряный Король