Ответа не последовало. Еще бы. Эта баба Зина, женщина лет восьмидесяти, полная, одевающаяся в халаты и платки, скрывающие седые, некогда рыжие, волосы, тоже была не в восторге от меня. Просто потому что.
Отец, его жена, мои бабушки, соседка – может сложиться впечатление, что все меня недолюбливали, но это не так. Знакомые, друзья, одногруппники и большая часть преподавателей были обо мне хорошего мнения, недолюбливали только родственники и баба Зина. Особого внимания я на их недоброе отношение не обращала, но и приятного в этом ничего не было.
Глядя в книгу, я послушала, о чем разговаривают женщины: они обсуждали каких-то своих знакомых. Меня это абсолютно не интересовало, так что свободное сознание тут же заняли невеселые мысли о Роме.
Внезапно внимание с парня переключилось на следующий рассказ бабы Зины, хоть он и был немного бредовый, впрочем, я любила всякие паранормальные истории, пусть и не особо верила во всё это.
— …Тань, ты что ж, не помнишь? — спросила баба Зина.
— Что не помню? — переспросила бабушка.
— Еще про мать этого Степаныча слухи ходили, когда я совсем девочкой была. Что, мол, оборотниха она, в свинью обращалась.
— Да брось ты, ерунда всё это, — сказала женщина, махнув рукой.
— Ага, как же, ерунда. Тогда ж, в одну ночь, к Ивану Петровичу свинья в огород залезла, большая, страшная, все там перекопала, он в нее из ружья-то стрельнул, да не попал, только ухо отстрелил, она побежала, он второй раз стрелять не стал, да подметил, что без уха она теперь.
— Ну и что?
— Что, что! А на следующий день видели эту Марью Леонидовну, мать Степаныча, оборотниху эту, без уха.
— Ну, не знаю… Народ всякое болтает, что ж теперь всему верить?
— Да что верить-то! Видели люди оборотниху без уха? Видели! Отстрелил Петрович свинье ухо? Отстрелил! Что ж не верить-то? — не унималась баба Зина.
— А что с ней стало-то после этого?
— Да померла она… — Зинаида задумалась, — спустя неделю, да померла. Степаныч потом на городской женился, дом продали, двадцать седьмой-то, долго пустой стоял, потом уж туда приехал этот худощавый, сначала нормальный был, разговаривал, бабкам с хозяйством помогал. Потом высох весь, осунулся, ни здрасте, ни до свиданья. Говорят, оборотниха эта проклятие что ль какое на дом наложила, закопала в огороде что-то, и, мол, каждый, кто поселится в том месте, либо с ума сойдет, либо убьет кого, а потом и сам помрет.
— Старуха эта, что ж, тоже убила кого? — уточнила бабушка.
— Какая старуха? — не поняла баба Зина.
— Ну та, что в свинью превращалась.
— Да прям, нет.
— А от чего ж умерла-то?
— Да почем я знаю! Померла и померла. Да и ухо отстрелили, — ответила Зинаида.
— Да нет, глупости, глупости – это всё, — покачала головой бабушка.
— Ну как знаешь. Да вот только, давненько я этого худощавого не видала, всё малец какой-то уже второй год мелькает. В прошлом году дед еще появлялся пару раз, а сейчас июль уж пошел, а я его ни разу не видала, только пацана этого. Уж не помер ли, а может и пацан его прибрал.
— Да откуда тебе знать, живет там дед или нет, ты же редко на той горе бываешь?
— Где ж редко? Я к Верке-то хожу, все мимо пройду, да или у нее и спрошу, что, мол, не видать, худощавого? Нет, говорит, не видать.
— А что за мальчик-то? — спросила бабушка, поправив очки.
— Да покуда я знаю! — взмахнула рукой Зинаида. — Внук видать, а может и сын, а коли и еще кто, не знаю. Наркоман он.
— Откуда ж ты знаешь, что наркоман? — ехидно улыбнулась бабушка.
— Да там и знать нечего, ты глянь на него.
Тогда в разговор я не полезла, а вот вечером, когда сели ужинать, снова вспомнила про эту историю. Почему-то она меня зацепила.
— Бабушка, — обратилась я, дожевывав салат из огурца с помидором, — ты веришь в проклятия?
— Верю, — коротко ответила она.
— Но ты не веришь, что на том доме, о котором баба Зина рассказывала, лежит проклятие? — пыталась разговорить я бабушку.
— Не знаю. Но в нем всегда жили странные люди. И не баба Зина, а Зинаида Федоровна.
— Понятно, — я вернулась к салату.
— Ты что ж, разговор наш подслушивала?
— Да нет, случайно только кусочек услышала. Про оборотня.
— Мясо ешь, что ты его все ковыряешь, — сказала женщина.
Да уж, странное чувство, когда бабушка, которая даже в детстве тебя не воспитывала, выговаривает за еду, хотя тебе девятнадцать. Я молча продолжила есть.
— Я прям удивилась, что ты сегодня вышла и с нами села, молчала, конечно, но хоть вышла. А-то сидишь наверху, как дикая, да только по вечерам куда-то бегаешь. Смотри, отцу в подоле не принеси, вот он обрадуется.