Нет. Сам виноват. Дурья башка. Боялся жизни. Боялся поднять глаза. Боялся…
И вот минутная встреча, секундное помешательство, чудесный запах духов полностью меняет всю мою жизнь…
Нужна всего секунда в жизни, что бы полностью измениться. Главное, наверное, не упустить эту секунду. Этот единственный шанс.
Сигарета погасла. И когда серый пепел упал на дно пепельницы, я понял, что никогда больше не увижу девушку, которую звали М…".
2.
Кто-то вырвал кусок листа снизу, как раз на последнем слове. А, может, там было написано что-то еще.
Катя в задумчивости перевернула последнюю страницу, обнаружила на зеленом обороте небольшое жирное пятно, и в задумчивости перевела взгляд на часы.
Ей показалось, что уже вечер, что день пронесся, словно электропоезд, а на самом деле прошло не больше двадцати минут.
Она посмотрела на пол, почему-то ожидая увидеть под ногами серый асфальт и мелкие камешки, за которые можно было бы ухватиться взглядом и пересчитать. И подумала — а сколько раз она ходила по городу, опустив голову, огораживая себя от жизни и от людей, стараясь забиться в маленькую черную норку, где было бы очень уютно, и где никто не мог бы достать… она и сейчас так поступает. Пытается убежать от проблем. Пытается заглушить голос, что бубнит внутри головы, стоит посмотреть в зеркало.
Да уж признайся, наконец, что у тебя депрессия! Жесткая, нечеловеческая депрессия!
И как хочется стать такой же тихой и невидимой. Тут никакая Муза не поможет.
В двери показалась уставшая и не выспавшаяся физиономия Вити.
— Есть обнаженные и в непристойных позах? — мрачно поинтересовался он.
— Как видишь, нет.
— Жаль.
Витя зашел, прикрыл за собой дверь, и некоторое время внимательно разглядывал Катю. Затем спросил:
— Ты зачем буянишь? — и добавил, — Карпачевы написали жалобу. Только что злобная матушка принесла бланк с заявлением. Дескать, ты расставляешь неправильные приоритеты, и здоровье людей для тебя совершенно не важно.
Катя фыркнула.
— И ты ей веришь?
— А ты реветь надумала?
— Нет. Почему?
— Как будто я не вижу, — отозвался Витя, — опять разговаривала со своим Андреем?
— Нет.
— Тогда понятно. Карпачева заявила, что ты была у того бездомного психа, которого нам доставили вчера. А на ее сына не обратила внимания.
— Анализы ее сына все равно не готовы…
Витя мягко улыбнулся, прижав к губам указательный палец.
— Это мы с тобой знаем, что анализы не готовы, — сказал он, — а мать Карпачева в бешенстве. Она с меня с живого не слезет, если я не докажу ей, что мы занимаемся ее сыном. Ты же знаешь. Она нашего бомжа придушит, лишь бы мы обратили внимание на чадо.
— Он не бомж.
— Ну, да. Путешественник.
— Не вижу ничего смешного.
— А я и не смеюсь, — Витя указал на тетрадь, которую Катя все еще держала в руках, — просто, пожалуйста, займись людьми, которые действительно стоят внимания, а не читай на работе бредовые приключенческие романы залетного пациента. Идет?
— Это не романы. Он не придумывал…
— Согласен. И не фантазии привели его в наш город. Трудолюбивый путешественник-писатель! — Витя хмыкнул и шуточно пригрозил пальцем. — Смотри мне! Придет еще одна жалоба от Карпачевых, и получишь штраф за халатное отношение к работе. Карпачевы у тебя должны быть на первом месте хотя бы потому, что мне надоело видеть эту огромную мамулю в коридорах больницы. Она мне весь персонал распугает… И прекращай депрессовать по поводу Андрея. Ушел и ушел.
— Он не отвечает на звонки и сообщения…
— Это логично. У него девушка.
— Но мы… мы договорились, что останемся друзьями… хотя бы друзьями.
Катя почувствовала, что на глазах наворачиваются слезы, и быстро смахнула их рукой.
— Ты же взрослый человек, — ответил Витя, — а взрослые люди не верят в сказки. У него появилась девушка. А ты его бывшая девушка. Теперь вы не будете друзьями. Никогда. И не думай мне тут реветь!
Витя еще немного потоптался на месте, оценивая обстановку, и видя, что Катя, вроде, не собирается лить слезы, вышел.
И тогда Катя действительно расплакалась. Слезы текли по щекам и губам, капали с подбородка на колени. Тетрадка с "Тихим-невидимым" легла поверх остальных тетрадей странного пациента. Катя плакала, и боль выходила вместе со слезами, обжигала кожу. Кулаки сжимались и разжимались. И наваливалась тоска и ощущение нестерпимого, вселенского одиночества.
И ведь понимала, что не одна такая на свете. И совсем не одинока. И есть люди, которые ее крепко, по-настоящему любят. Ведь понимала, что сейчас миллионы девушек сидят и рыдают в подушку, потому что расстались с парнями — и у каждой из них депрессия, и боль, и тоска, и что-то тяжелое в груди. Ведь понимала, что это пройдет и забудется, что исчезнут негативные эмоции, и мир снова станет таким, как и прежде…