Предстоятель был пухлый пожилой человек, и звали его отец Хейст. Он совершал в Колледже все службы, читал проповеди и молитвы и исповедовал. Когда Лира была моложе, он хотел позаботиться о ее духовном развитии, но был сбит с толку ее уклончивостью, равнодушием и неискренними покаяниями. В духовном отношении она глуха, решил он.
Услышав его оклик, Лира и Роджер неохотно повернули и поплелись в большую, затхлую, сумрачную Капеллу. Там и сям перед изображениями святых колебались огоньки свечей, с хоров доносился слабый стук – там что-то чинили; служка надраивал медный аналой. Отец Хейст поманил их из дверей лестницы.
– Где вы были? – спросил он. – Я уже не в первый раз вас тут вижу. Что вы придумали?
В голосе его не было суровости. Казалось, что ему это в самом деле интересно. Его деймон-ящерица сидел у него на плече и выбрасывал в их сторону длинный язычок. Лира сказала:
– Мы хотели посмотреть в крипте.
– Что посмотреть?
– Ну… гробы. Мы хотели посмотреть все гробы.
– Зачем?
Она пожала плечами. Таков был ее обычный ответ, когда на нее нажимали.
– А ты, – продолжал он, обратившись к Роджеру. Деймон Роджера, терьер, подобострастно завилял хвостиком. – Как тебя зовут?
– Роджером, отец.
– Если ты слуга, то где работаешь?
– В Кухне, отец.
– Так сейчас тебе и надо там быть, наверное?
– Да, отец.
– Тогда ступай.
Роджер повернулся и убежал. Лира возила ногой по полу.
– Что до тебя, Лира, – сказал отец Хейст, – я рад, что ты интересуешься Капеллой. Тебе повезло, дитя, что ты живешь в таком историческом месте.
– Угу, – отозвалась Лира.
– Но меня удивляет твой выбор товарищей. Ты чувствуешь себя одинокой?
– Нет.
– Тебе… Тебе не хватает общества других детей?
– Нет.
– Я не имею в виду кухонного мальчика Роджера. Я имею в виду таких детей, как ты. Благородно рожденных. Ты хотела бы такую компанию?
– Нет.
– Или, скажем, других девочек…
– Нет.
– Понимаешь, никто из нас не хочет лишить тебя обычных детских радостей и развлечений. Иногда мне кажется, что тебе должно быть одиноко среди пожилых Ученых. Ты это ощущаешь?
– Нет.
Он сплел пальцы рук и постукивал сверху большими пальцами, не зная, о чем еще спросить этого упрямого ребенка.
– Если тебя что-то огорчит, – проговорил он наконец, – знай, что ты всегда можешь прийти ко мне и рассказать. Надеюсь, ты знаешь, что всегда можешь прийти.
– Да, – сказала она.
– Ты молишься?
– Да.
– Хорошая девочка. Ну, беги.
Едва сдержав вздох облегчения, она повернулась и ушла. Жрецов под землей не оказалось, и Лира снова вышла на улицы. Тут она чувствовала себя как дома.
А потом, когда она почти потеряла к Жрецам интерес, они появились в Оксфорде.
Впервые Лира услышала об этом, когда пропал мальчик из знакомой цыганской семьи.
Случилось это во время Конской ярмарки, и гавань на канале была заполнена длинными лодками с торговцами и путешественниками, а набережные Иерихона пестрели яркими сбруями, оглашались стуком копыт и гомоном торжища. Лира всегда радовалась Конской ярмарке: иногда удавалось прокатиться на лошади, за которой плохо присматривали, и было сколько угодно возможностей затеять войну.
А в этом году у нее был грандиозный план. Вдохновленная прошлогодним захватом каяла, на этот раз она намеревалась вволю наплаваться со своими дружками из кухни. Она может доплыть до самого Абингтона и устроить хороший тарарам на…
Но в этом году войны не получилось. Когда она и еще двое мальчишек прогуливались под утренним солнцем вдоль верфи в Порт-Медоу, передавая друг другу украденную сигарету и важно пуская дым, раздался знакомый оглушительный крик:
– Ты что с ним сделал, дубина стоеросовая?
Это был могучий голос, голос женщины, но женщины с луженой глоткой и медными легкими. Лира сразу стала искать ее взглядом, потому что это была Ма Коста, которая два раза огрела Лиру по голове так, что зазвенело в ушах, зато три раза угощала ее печеньем. Семья ее была знаменита роскошью и великолепием своего каяла. Они были князьями среди цыган, и Лира восхищалась Ма Костой, но пока решила держаться подальше, потому что это ее лодку угнала в прошлом году.
Дружок Лиры, услышав крик, без долгих раздумий схватил камень, но Лира сказала:
– Не вздумай. Она рассержена. Переломит тебе хребет, как прутик.
На самом деле Ма Коста была не столько сердита, сколько встревожена. Человек, к которому она обращалась, лошадник, пожимал плечами и разводил руками.