– А при том, что, если вдруг понадобится, он же ляжет под нож, не задумываясь. А вот тебе не мешало бы подумать о том, что не все доноры выживают даже после первой операции. А после второй, когда ему будут кромсать печень во второй раз, его шансы выжить будут уже не так хороши, как в первый. Знаешь, вот я уверен, что ты выкарабкаешься, что всё пройдёт успешно, потому что, я тебе уже говорил это раньше, с тобой по-другому не может быть! Но он… слушай, тебе не приходило в голову, что это не его тебе дали, а тебя – ему. Он не такой, как ты, Лея. В нём нет столько силы, сколько есть у тебя. А если, не дай бог, вас обоих не станет? Ребёнок останется один.
– Его усыновишь ты, – заявляю ему. – Ты же любишь усыновлять. И жена твоя тоже любит. Я могу даже уговорить Лео назначить вас опекунами на такой случай.
Боже… я впервые вижу, чтобы Кай закрывал лицо ладонью. Кажется, я доконала даже его.
– Ты непробиваема, – констатирует.
Лучшая защита – нападение, это моё выверенное жизнью кредо.
– Слушай, как тебя жена терпит? Ты кого хочешь, с ума сведёшь!
Он только довольно скалится в ответ.
– А с женой я другой.
– Да, точно! Весь такой рассыпчатый на ощупь!
– Осторожный. С Викки нужно быть осторожным.
– А со мной?
– Всегда начеку и готовым надрать тебе задницу!
– Да иди ты! Я вообще никогда не рассматривала твою кандидатуру на роль моего папаши!
– Ну, роль второй половины, как ты знаешь, я давно играю в другом театре.
– Да я и не претендую!
– А я это знаю. Так вот, в Вашем театре, миссис, очень давно вакантна отеческая позиция…
– Иди к чёрту!
– … но это не означает, что я буду тебя опекать, только присматривать!
– Да за тобой самим нужно присматривать! Дамы вон только и делают, что слюни пускают! Бедная твоя жена…
– Между прочим, я не такой красавчик, как твой Лео.
– Да, не такой. Это правда, Лео намного красивее тебя, – тут Кай болезненно кривится, – но у него нет этого сексуально-призывного шлейфа!
– Харизма это называется.
Я просто не могу не закатить глаза! Всё-таки этот парень самовлюблённый индюк, как я и предположила в самом начале.
– Слушай, Кай. Конечно, само собой и без всяких там разговоров я никогда не позволю Лео стать донором для моей потенциальной ретрансплантации. Я бы и в первый раз не позволила, если бы меня спросили. Но ты там как-то так всё обстряпал, что моего согласия не потребовалось!
– Ты подписала документы на пересадку ещё до моего появления, так что я тут ни при чём, – перебивает.
– А разве не должны они были ещё раз убедиться в моём решении? Ведь речь шла о пересадке только от умершего донора! Мне сказали, когда печень в таком состоянии, как моя, пересадка доли мне не поможет. А кромсать орган живого донора, кем бы он мне ни приходился, при таких низких моих шансах выжить – это нонсенс! Я знаю, кто там убеждал всех докторов и что им за это обещал!
Кай округляет глаза, но ничего не говорит. Ещё не придумал, что врать дальше.
– Когда я думаю о том, во сколько тебе обошлась моя жизнь, мне становится страшно, – признаюсь.
Он расправляет плечи, приводит свои глаза и выражение лица в норму, подносит стакан с лимонадом ко рту и, прежде чем сделать глоток, напоминает:
– Ключевое слово «жизнь».
Вечером моя модель из рекламы мужских трусов с торчащими от нервных рук волосами на голове штудирует интернет.
– Я нашёл Ольгу, – заявляет.
– Она умерла?
– Нет, она родила. На последних фотографиях мальчик около трёх лет. И это… уже второй ребёнок.
– Ну вот и замечательно! – тут же вспыхиваю я. – Значит, у меня есть все шансы!
На следующий день – суббота, я звоню в хоспис и предупреждаю, что работать пока не буду. Мы с Лео едем в хранилища, где у меня до сих пор лежат старые вещи из таунхауса и… сундуки с сокровищами.
Лео вытягивает из ячейки пластиковый короб, я открываю крышку, чтобы показать ему, что в нём, и когда он видит аккуратно, по-психопатски тщательно уложенные вещи для новорожденных, некоторое время стоит, остолбенев, потом зажимает рукой рот и отворачивается. Я закрываю крышку.
– Там ещё два таких есть. Можешь достать?
Лео отвечает не сразу, через пару секунд.
– Да, конечно.
Когда поворачивается, глаза опять красные. Господи, думаю, когда-нибудь я точно доведу его. Вынимает оба короба, сам открывает каждый, смотрит, что внутри то же мракобесие, как и в первом, закрывает и, стиснув губы и брови, прижимает моё лицо к своей груди. Мы везём домой все три короба разом: два в салоне, один в багажнике. После этого он больше не пилит меня своими страхами – боится молча.