Я говорила тебе страшные вещи. Я требовала от тебя много всего, и не задумывалась о том, как сильно обижаю. И знаешь, теперь и я поняла, что секс – не скачки на ипподроме. Не важны в нём позы, и как долго мужчина способен держать темп. Всё, что в нём особенно важно, оказывается, у меня было. У нас с тобой было.
В наш последний раз ты снова был нежным и осторожным, как в юности. Мне впервые за годы было хорошо, до конца хорошо. И хотя на тебе был презерватив, я почему-то верила, что не мог мой ребёнок быть зачатым в случайном сексе в вонючем туалете клуба, а только в такой сладости, которая была у меня с тобой. Я целовала твой подбородок и твою шею в первые секунды после. И я просила тебя остаться со мной. Ты ответил, что останешься, но только на пару дней – больше не можешь. Ты не смотрел на меня. Мне было горько. Я рыдала, а ты спросил, что ещё можешь для меня сделать? И я захотела горячего молока. Пока ты искал его на кухне и грел в микроволновке, я пережила пик боли и решила, что и два дня – это, на самом деле, много. По крайней мере, достаточно, чтобы твои планы на мой счёт могли измениться.
Когда у изголовья кровати заверещал твой телефон, ты спросил из кухни, кто звонит.
– Номер неизвестный, мошенники, наверное. Поднять?
Ты ответил:
– Как хочешь.
Я не подняла. Он зазвонил снова, и я вдруг испугалась. Я испугалась, что и двух дней может не стать. Выключила его совсем. Ты заметил это не сразу, разозлился и спросил, зачем я это сделала. Накричал. Мне стало ещё больнее, и я ответила тебе, что не хотела, чтобы что-то помешало нашему второму медовому шансу. Тебя как будто передёрнуло – не физически, а где-то внутри. Ты челюсти сжал так, что скулы выпятились, и даже посерел весь.
– Какому медовому шансу, Карла? Я женат, ты забыла? То, что сейчас произошло…
Я опять зарыдала, но ты больше не обнял. Молчал и снова не смотрел на меня. Мне хотелось спросить: «Насколько у тебя к ней серьёзно?», но не посмела. Внутри всё тянуло, было страшно получить не тот ответ. А ты был подавлен все те дни, хоть и старался это скрыть, и больше не соглашался на секс. И ты уехал, как и планировал. Вернулся к ней, правда, напоследок сказал, что я всегда буду оставаться близким и потому дорогим для тебя человеком.
Глава 5. Closure
Когда Лео входит в кухню, у меня мурашки – он словно услышал эту обращённую к нему тираду-речь и спустился. Его тянет ко мне даже на таком мистическом уровне.
Уже поздно, я думала они давно спят – посижу на кухне с чашкой горячей воды, приведу мысли в порядок, утихомирю чувства. Меня рвёт на части от ощущения, что что-то ускользает, просачивается, как песок сквозь пальцы.
На Лео пижамные штаны, опущенные так низко, что, кажется, вот-вот будут видны лобковые волосы. Он тотчас их поправляет, как только замечается меня. Но торс его всё равно остаётся голым, и я впервые вижу его шрам – клин. Зрелище не для слабонервных… у меня наворачиваются слёзы, и собственные причитания по поводу растяжек на животе теперь кажутся смешными. У Лео распорот и заново сшит бок, словно он мешок с зерном, который случайно за что-нибудь зацепился. След не грубый и не страшный – он как-то говорил, что агентство оплатило ему коррекцию шрамов, но она практически ничего не дала. Самые существенные гонорары у него, как у модели, бывают за обнажённую съёмку, но из-за шрамов ему доступна в основном работа только в одежде. Но и она долго не продлится. Лея сказала, что это хорошо – он ненавидит эту работу. Ему плохо, когда его снимают и публикуют. Она считает, он теряет из-за этого энергию.
Лео подходит к кувшину с фильтром и наливает себе воды, жадно пьёт. Сейчас мне видна его спина – на ней вдоль позвоночника тоже шрам, но очень тонкий, белый, почти незаметный. Господи, думаю, он ведь тоже весь в шрамах. У него красивая, по-мужски крепкая, но изящная спина, сильные руки. Мне хочется, и я подхожу. Стою рядом и машинально трогаю себя за волосы. Они распущены, как он любил когда-то. Дешёвый трюк, и мне за него сейчас почему-то даже стыдно. То, что было естественным в юности, и что доставляло ему удовольствие, теперь кажется чем-то наигранным, низкопробным.
Лео словно окаменел, не двигается. Даже дышать перестал.