Ординарцы, вестовые, повар разместились на хозяйской половине, а князя Буранбай провел в просторную горницу.
Волконский огляделся:
— Я лягу на кровати, а ты, голубчик, на диване.
— Ваше сиятельство, помилуйте, да у меня своя квартира в соседнем доме…
— Ложись здесь, не оставляй старика одного.
Вскоре повар и ординарец накрыли стол белокипенной скатертью, принесли тарелки, миски из княжеского сервиза.
Буранбай решил, что пора удалиться, но Волконский остановил:
— Садись, вместе поужинаем.
— Да мне бы проверить караулы!
— Вздор-вздор, без тебя обойдутся.
Принесли из кухни холодные и горячие закуски, жаркое.
Буранбай смущался, отвечал на вопросы князя односложно: «так точно», «слушаю», «никак нет». С хитрой улыбкой князь усердно подливал есаулу водки, и тот захмелел, оживился.
— В губернскую канцелярию пришла жалоба из Шестого кантона: угнали, дескать, киргизы у башкир свыше семисот лошадей. Слышал?
— Да когда ж такое случилось? Давно ли?
— Совсем недавно. Угнали табун мимо Красной крепости. Сам читал рапорт сотника Халевина. Требую, есаул, границу сторожить неусыпно!
— Слушаю, ваше сиятельство!
Набравшись смелости, Буранбай спросил, вернутся ли к зиме башкирские полки с западной границы. Князь вздохнул, лицо его потемнело.
— Нет, не вернутся. Опять Наполеон развязал войну.
— Когда же закончится это кровопролитие? — возмутился Буранбай.
— Думаю, что не скоро, — буркнул князь.
После ужина принесли бурно кипящий медный самовар. Через десять минут князь снял мундир, затем верхнюю рубашку, но пил стакан за стаканом коричневого цвета чай, раскраснелся.
— Фу, жара! Есаул, распорядитесь, голубчик, чтоб печку на ночь не топили.
— Не простудиться бы вам!
— Вздор-вздор!.. Суворов даже зимою спал под открытым небом. И нас, солдат, офицеров, приучал к стуже, ибо оная убивает всех болезненных микробов. — И князь собственноручно распахнул окно, с наслаждением вдохнул осеннюю прохладу. Вдруг лицо Волконского передернула судорога, он, закрыв глаза, крепко погладил ладонью висок. — До чего ж изнуряют меня мигрени!
Снова Буранбай решил, что ему пора удалиться, сделал шаг-другой к двери, но князь мигом открыл глаза и приказал:
— Обожди!
Есаул остановился.
— Начальник Девятого кантона Бурангул Куватов нахваливал твою игру на курае. Развесели старика, голубчик, сыграй что-нибудь ваше, народное.
— Курай дома оставил, в ауле. Могу спеть башкирскую песенку «Катанку», ваше сиятельство.
— «Катанка»?.. Гм, небось «Катенька»?
— Это по-вашему «Катенька», а по-нашему «Катанка». У песни интересная история, ваше сиятельство… В ауле на реке Туяляс жил паренек, учился прилежно, старательно, и его направили в училище землемеров. В русском городе он полюбил русскую девушку Катю. И она к нему отнеслась с нежностью. Свадьбу сыграли. Землемер в разных уездах и кантонах работал, но летом обязательно приезжал с Катей в родную деревню. Он был музыкантом, слагал песни, вместе с женою Катей на деревенских праздниках, свадьбах они исполняли башкирские и русские песни… Как-то раз он вел размежевку башкирских земель и помещичьих. А на меже сарай помещика. Барин требует, чтобы сарай остался в его усадьбе, а джигит поступил по закону — провел межу прямо посередине сарая. Богач, конечно, затаил злобу, шепнул приказчикам… Этой же ночью землемера убили. Катя похоронила мужа, оплакала его могилу, прощаясь навеки, сложила поминальную песню:
Буранбай спел песню сперва по-башкирски, затем по-русски. Князю песня понравилась:
— За душу берет! Неизбывное горе… Значит, «Катанка»?
— Именно «Катанка», ваше сиятельство! По всем аулам ее поют, на поминках и в хороводе. Плачут и певцы, и слушатели.
— Спасибо, голубчик, спасибо, — растроганно произнес князь. — Пойду, однако, погуляю перед сном.
Он накинул на плечи плащ, нахлобучил шапку.
— Разрешите сопровождать, ваше сиятельство?
— Не разрешаю. Всегда гуляю один, и в Оренбурге, и в деревне.
— Так ведь здесь кордон!..